Иван Парфёнович Горизонтов родился 20 мая (по старому стилю) 1847 года в слободе Песчанка Балашовского уезда в семье священника Парфения Гавриловича Горизонтова. Духовный сан и удалённость Песчанки от центров культуры не мешали отцу Парфению быть одним из образованнейших людей губернии, усердным корреспондентом «Императорского Русского Географического Общества» и «Саратовских Губернских Ведомостей». Парфений Гаврилович живо интересовался археологией, древностями, историей края, но статьи свои по скромности, а, может быть, и по другим причинам не подписывал. Отец не был особенно строг, и любознательный Ваня, забравшись в отцовскую библиотеку, надо полагать, находил там не только Ветхий и Новый Завет. Впрочем, жизнь он познавал не только по книгам. «В том небольшом селении Балашовского уезда, где я в ту злополучную пору жил, умирало по 17-20 человек в сутки, и бедный священник, обвязав рот кисеей, не приходил днём домой, отпевая умерших», - так вспоминал Иван Парфёнович об ужасных «холерных» годах, приносивших в дома простых людей горе и смерть.
Наступило время Ивану отправляться в уездную столицу – Балашов, чтобы поступить в местное духовное училище. Глухим, чахлым, грязным, поистине «гоголевским» городком вспоминался Ивану Парфёновичу Балашов 1856 года. Здесь, в стенах училища, горизонтов провёл 6 долгих лет, постигая премудрости и таинства поприща священнослужителя.
Через год в это же Балашовское духовное училище поступает сын причетника села Тростянки Балашовского уезда Пётр Лебедев. Мальчикам суждено было стать друзьями на всю жизнь, целиком отдаться журналистскому делу. Более 25 лет Иван Парфёнович Горизонтов и Пётр Осипович Лебедев работали в редакции «Саратовского Листка», сначала как сотрудники, а потом как издатели. Здесь, в Балашове, будущие соиздатели буквально «заболели» М. Е. Салтыковым-Щедриным, находя в его живых и выразительных сказках душевное отдохновение от нудной зубрёжки духовных фолиантов.
В 1862 году 15-летний Иван Горизонтов поступает в Саратовскую духовную семинарию, в которой, по его выражению, ещё так свежи, живы и всеобщи были воспоминания о личности и значении бывшего её «воспитанника» Николая Гавриловича Чернышевского. «Не скрою, - напишет много лет спустя Иван Парфёнович, - мы, семинаристы, более увлекались тогда статьями другого семинариста, Н. А. Добролюбова. Но Чернышевским гордились как своим, саратовцем, земляком».
Случай, произошедший перед экзаменом в 5-й, выпускной класс семинарии, вырвал Ивана Парфёновича из духовной среды, круто изменил его жизнь и в конце концов привёл к тому, что в руках бывшего семинариста вместо кадила священника оказалось перо журналиста.
Перед экзаменами профессором Хитровским задано было сочинение на тему «Разница между учениями идеалистов и материалистов». Все написали на эту тему «удовлетворительно», а некоторые даже «хорошо» и «отлично», лишь молодой семинарист Иван Горизонтов не справился с ней и не оправдал надежд своих наставников, написав не так, как «полагается», а так, как подсказывали его совесть и разумение. От чтения этого сочинения весь «освященный собор клириков» пришёл в трепет и ужас. Его перо не написало того, что хотелось другим, а изложило его собственные взгляды на острый для тогдашнего времени вопрос о «матерьялистах». По прошествии многих лет И.П. Горизонтов так вспоминал об этом событии: «Архиерей Иоанникий приказал меня сейчас же выгнать из семинарии. У меня произвели обыск и нашли фотографическую карточку – группу, мою и двоих товарищей, с надписью из романа Чернышевского «Что делать?»: «Будем учиться – знание освободит нас; будем трудиться, труд обогатит нас!»
Я был изгнан с волчьим паспортом: в поведении – два и с отметкой: «Увольняется из семинарии по неблагонадёжности к духовному званию…»
Как исключённому из духовного звания Ивану Парфёновичу предстояло приписаться к крестьянскому или мещанскому сословиям, но как раз в это время в Саратове открылись 2-годичные «Педагогические курсы», во главе которых стоял человек передовых взглядов, инспектор мужской гимназии М.А. Лакомте. После двух лет напряжённой учёбы на курсах 20-летний юноша отправляется в овеянный легендами и славой Санкт-Петербург.
Мечты Ивана как будто начали сбываться. Получив на вступительном экзамене высшую оценку за сочинение и будучи расхвален целой профессорской коллегией в лице знаменитых Горлова, Благовещенского, Сухомлинова и других, молодой Горизонтов поступает в знаменитый Санкт-Петербургский университет.
Конец 60-х годов – время, когда университетские аудитории всё больше заполнялись различной молодёжью. Как «вестник новой России, объявляющий старому порядку войну не на живот, а на смерть и в этой войне берущий на себя опасную роль авангарда», предстал тогда, по словам Г.В. Плеханова, перед общественными слоями страны образованный разночинец. Всё чаще демократические слои студенчества стали выражать своё недовольство режимом насилия и произвола.
В горячке сходок принял участие и Иван Горизонтов, не захотевший по примеру «умеренных универсантов» оставаться в стороне и ограничиться «скромными переговорами» с начальством. Это дорого обошлось начинающему студенту. Иван Горизонтов «по неблагонадёжности» был исключён из университета и выслан в Саратов.
Ещё будучи студентом Петербургского университета, Иван Горизонтов публикует в «Неделе» первую свою увидавшую свет статью «О даровом обучении детей на спичечной фабрике Анисимова в Саратове», в которой он описал положение несчастных детей-работников так ярко и правдиво, что о нём заговорили, им заинтересовались…
Обратили внимание на начинающего журналиста и саратовский губернатор, князь Щербатов вместе с полицмейстером.
Из воспоминаний И.П. Горизонтова: «Когда меня как автора статьи особо предсавили губернатору, он спросил: «Это Вы писали статью про мою губернию?» на мой утвердительный ответ губернатор излил целый поток гнева, упрекал меня в том, что ели бы я хотел блага губернии, то написал бы ему, губернатору, а не стал кричать на весь народ. Закончил он так: «Если Вы ещё раз так сделаете, то…» Я ушёл от него, как из бани. Меня поджидал полицмейстер. – Так Вы из пишущих? – спросил он и тут же рассказал, что у него есть газета, в которой я могу работать…»
Столь несвойственный полицейскому чину демократизм объяснялся просто: в губернии число «пишущей» интеллигенции было крайне ограничено, поэтому власти вынуждены были привлекать к редактированию в газетах политических ссыльных.
Итак, в 1869 году Иван Парфёнович Горизонтов впервые переступил редакционный порог «Саратовского Справочного Листка».
Редактором «Саратовского Справочного Листка» в конце 60-х гг. XIX века стал талантливый журналист Константин Николаевич Ищенко. Вокруг этого беспокойного, ищущего человека сложилось прочное ядро молодых газетчиков – Иван Горизонтов, Пётр Лебедев, Василий Знаменский, Дмитрий Волков, которые своими усилиями превратили «Листок» из справочного издания в настоящую газету. Тесные рамки немного раздвинулись и появилась возможность давать не только справки, но и статьи на литературные и общественно-политические темы. Много нужно было настойчивости и энергии, много веры в необходимость правдивого печатного слова в провинции.
Иван Парфёнович так описывал это время: «На корректурных листах «Саратовского Листка» были такие надписи: «Цензор в бане. Печать разрешается: жена цензора такая-то». Чаще всего цензоры боролись со словами, с фразами, с жупелами. Один везде вычёркивал слово «чорт», «дьявол», другой вычёркивал слово «Бог», говоря: «Не призывайте имени Божия всуе».
Интересно, как мы начали отдел местной хроники. Первая же хроника о том, что прошедшей метелью занесены снегом площади и улицы, так что трудно проходить, была вычеркнута. На корректурном листе цензор написал: «Знают и без вас, что выпал снег». О помещении сообщений из правительственных и общественных учреждений нечего было и думать. И тем не менее Иван Горизонтов делал попытки сообщать о фактах окружающей жизни, которые бросались ему в глаза как журналисту.
Однажды Горизонтов попробовал обратить внимание на жалкое состояние мостовых в Саратове. Понимая, что тема эта «щекотливая», он решил написать не прямо, а в фельетонной форме, изобразив себя в виде человека, решившего на извозчике проехать из центра к пароходным пристаням. Сначала, рассказывалось в фельетоне, его на пролётке отчаянно трясло, потом начало подбрасывать и с ним случились «колики», затем он несколько раз вылезал из экипажа и еле живым приехал на пароходную пристань. Шутливая и игривая форма фельетона, понравившаяся цензору, произвела целый переполох среди администрации. В фельетоне увидели вольнодумство и дерзость автора, решившегося пошутить над деятельностью установленного законом учреждения (городского управления), издателю за фельетон влетело, а тот, в свою очередь обрушился на автора. Автор «принял к сведению», но когда было немного позабыто первое впечатление, снова нашёл случай подвергнуть ядовитой критике уже другую сторону деятельности муниципалитета.
Колючий, едкий фельетонист Горизонтов очень скоро заставил считаться с собой городские власти. Росло и его влияние в газете.
В августе 1873 года Иван Парфёнович – уже временный редактор «Листка». Вскоре, уехав в Астрахань, Горизонтов становится руководителем «Астраханского Справочного Листка», не прерывая, однако, связей с Саратовом, он присылает в «Саратовский Справочный Листок» фельетоны под названием «Астрахань и астраханцы». В 1878 году Иван Парфёнович, вернувшись в Саратов, поступает по приглашению К.Н. Ищенко фельетонистом в только что открывшийся «Саратовский Дневник», где впервые выступает под псевдонимом «Каменный Гость». Но оставался он здесь недолго, уже в 1879 году Горизонтов переходит в «Саратовский Справочный Листок», переформированный и переименованный в «Саратовский Листок».
Редактором «Листка» был в это время близкий друг и соратник Ивана Парфёновича по газетной работе Пётр Осипович Лебедев. Часто на страницах «Листка» при непосредственном участии Горизонтова и Лебедева появлялись оригинальные переводные романы и рассказы, возникли и новые, необычайно популярные у читающей публики рубрики – «Научный листок», «Политическое обозрение», «Мнение и отзывы газет». Богатую палитру местной жизни раскрывала городская, земская и судебная хроники.
«Не вешать головы перед препятствиями, а уметь упорной и неустанной энергией побеждать их», - вот девиз Ивана Парфёновича, который не раз помогал ему в трудные дни жизни. Очень часто, проявляя находчивость и изобретательность, редактор Горизонтов буквально вырывал свою газету из цензурных тисков. Однажды взбалмошный цензор из губернских чиновников вместо разрешительной подписи на полосах газеты через весь лист написал циничное ругательство, перечеркнув весь номер.Иван Парфёнович запер этот документ в письменный стол и выпустил номер без всяких сокращений. Цензор промолчал на это своеволие, перестал пить, и некоторое время пропускал номера без помарок, ибо в редакции хранилась «великая хартия вольности», дарованная «Листку» зарвавшимся чиновником.
В 1884 году Горизонтов и Лебедев становятся редакторами – издателями «Саратовского Листка». Событие это, конечно же, сказалось на характере публикаций газеты. Смелее, острее, ярче стали передовые статьи и корреспонденции. Наряду с неизменными «Воскресными очерками» всё чаще на страницах листка появляются статьи и рассказы Ивана Парфёновича, вскрывающие сложную и противоречивую действительность послереформенной России.
У рассказа «Страшный день» - чисто гоголевская завязка сюжета. В большое село Бахмут приезжает из уездного города ревизор. Событие это всколыхнуло как будто бы сонную, размеренную жизнь местных жителей. Больше всего волнуются крестьяне – с приездом ревизора они связывают свои чаяния и надежды, верят, что наступит «страшный день» для их притеснителей.
Ревизор, впрочем, вовсе не собирался что-либо менять в жизни Бахмута, его интересовали лишь ничтожные чиновничьи заботы – убедиться в том, что коронный судья будет лучше выборного мирового, вот и всё. Когда, играя в демократию, ревизор пожелал встретиться с народом, то простые люди, в иное время такие смиренные, обнадёжившись, со всех сторон обступили чиновника и наперебой стали изливать наболевшее. Но ревизор уже не слушал мужиков, он явно жалел о том, что затеял, думал, как бы удобнее ретироваться, сохранив достоинство и значительность. Надежды мужиков на «страшный день» рухнули, не помог, да и не мог помочь им бюрократ, которому дела нет до людских судеб. Всё в Бахмуте осталось по-прежнему, по-прежнему царили обман, обида и несправедливость.
Шаг за шагом Горизонтов устанавливал связь с читателем, который учился понимать и ценить недосказанное… Это большое искусство – биться не в лоб, рискуя потерять всё, а уметь подтолкнуть мыслящего человека намёком, даже полунамёком, обманывая и сбивая с толку цензуру.
Поведя за собой читателя и сумев привлечь его к проблемам российской жизни, «Листок» проявлял интерес и к событиям международным. Это неудивительно, ведь провинциальный саратовский читатель не был избалован сведениями о заграничной жизни так, как, скажем, петербургский или московский.
Особенно усилился интерес к новостям заграничной жизни в канун открытия Всемирной выставки в Париже. Иван Парфёнович принимает решение ехать в Париж с тем, чтобы описать это выдающееся событие, по пути намереваясь оформлять свои наблюдения в форме фельетонов или летучих заметок, направляя их для публикации в «Саратовский Листок».
Грустную картину наблюдает «Каменный Гость», проезжая на поезде по Саратовской, Тамбовской, Рязанской, Московской, Тверской губерниям, буквально всюду он видит молебствия крестьян, по полям вымаливающих у бога хоть каплю влаги для изнурённой страшной засухой земли.
Мимо внимательных глаз журналиста не могли пройти ни общественные движения, ни политическая напряжённость европейского климата.
В его заметках мелькает фигура Петра Кропоткина, который, чтобы избежать ареста и высылки, вынужден постоянно переодеваться и загримировываться. Повествуя о том, что и в Вене, и в Париже, и в Берлине «уже прекратились стачки кучеров и извозчиков», автор описывает впечатление, произведённое этим событием: «Странно, а между тем, это так: эти стачки равнялись народному бедствию».
Многое повидал Иван Парфёнович в Варшаве и Вене, Париже и Берлине, остро почувствовал привкус европейской жизни, её ритм и колорит. Но мысли Горизонтова неизменно прикованы к тревогам и радостям родного дома, думою он со своей газетой и с её читателями.
80 – 90-е годы – время, когда «Саратовский Листок» набирал силы, создавая себе авторитет и популярность в широких читательских кругах. И Горизонтов как опытный издатель в первую очередь заботился об общественно-политическом и литературном лицах газеты. Очень важно было привлечь на страницы «Листка» общественных деятелей, известных писателей, драматургов, критиков.
На страницах «Саратовского Листка» стали чаще появляться отрывки из произведений Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, В.Г. Короленко, Г.И. Успенского, писателей-саратовцев И.А. Салова, и А.А. Богданова… В 1901 году «Саратовский Листок» познакомил своих читателей с актуальной и острой статьёй Владимира Галактионовича Короленко «О неблагонадёжности». Эта статья передавала суду гласности такие стороны русской жизни, о которых принято было молчать. Короленко объяснил «неблагонадёжность», как слово чисто русское, выработанное некоторыми «особенностями русской жизни». Он показал, как широко это слово понимается в России и какими непредвиденными последствиями для человека оборачивается.
На страницах «Саратовского Листка» появлялись рассказы Горизонтова о его встречах с Г.И. Успенским, Я.П. Полонским, В.А. Гиляровским, П.М. Невежиным. Писателя-саратовца Петра Михайловича Невежина, ученика и соавтора А.Н. Островского, Иван Парфёнович посетил в 1887 году в Москве и пригласил его сотрудничать в газете.
В 1889 году И.П. Горизонтов встретился в Саратове с Н.Г. Чернышевским. Вернувшийся в родной город после многолетней ссылки революционер-демократ тепло принял журналиста, интересовался газетными буднями, обещал писать в «Листок» статьи о саратовской старине, большим знатоком которой он являлся. В последний год своей жизни Николай Гаврилович по-прежнему много работал, в его замыслах – статья о будущности Саратова, которой так и не суждено было появиться в газете. Вместо статьи в «Саратовском Листке» появился некролог, подписанный Горизонтовым, в котором журналист отдал долг памяти своему учителю. До конца своих дней Иван Парфёнович считал себя учеником Н.Г. Чернышевского и завещал родным похоронить его рядом с великим демократом.
Наступил 1905 год. Революция объявила беспощадную войну отжившему свой век чиновничье-бюрократическому царскому режиму. Вместе со всей страной бурлил и негодовал Саратов.
Оживление и подъём царили в редакционных комнатах «Саратовского Листка», с утра и до позднего вечера не смолкали ожесточённые споры по поводу монаршего дара – манифеста 17 октября, обещавшего свободу слова и печати. Мнения газетчиков разделились: одни строили относительно манифеста пылкие иллюзии, другие же, наоборот, сравнивали его с троянским конём самодержавия. Умудрённый огромным жизненным и журналистским опытом И.П. Горизонтов очень хорошо понимал, что наивно было бы ожидать наступления подлинной свободы и независимости печатного слова.
В «Маленьком Саратовском Листке» (так называлось прибавление к «Саратовскому Листку») И.П. Горизонтов публикует острый, полный политического сарказма фельетон «Волшебное превращение».
«Скончался великий, могучий вельможа, значение которого было историческое, всероссийское. Пока он был жив, всё трепетало перед ним, сгибалось и склонялось: сгибалось и склонялось даже то, что по природе своей могло только ломаться… Грозного вельможу боялись не только свои родные и близкие, но даже соседи и отдаленные жители земного шара…»
Бурное развитие событий развеяло иллюзии относительно царского манифеста. Буквально на следующий день после провозглашения свободы совести, слова, собраний и организаций, созданные при содействии правительства банды черносотенцев начали бешеную травлю еврейского населения, прогрессивной интеллигенции, активистов-рабочих, руководителей стачек.
В дни Декабрьского вооруженного восстания «Маленький Саратовский Листок» публикует фотографии баррикад на Арбате, в Оружейном переулке и на Тверской.
В одном из номеров «Листка» была напечатана статья о «Красном адмирале» П.П. Шмидте с фотографией этого героя революции. «Листок» опубликовал два приказа по флоту, которые успел отдать «Красный адмирал», а также хронику событий этого восстания. Как бы перенося читателей к месту последнего боя «Очакова», газета помещает фотографию Севастопольской бухты с береговыми батареями, теми самыми, что в упор расстреляли революционных матросов.
Буквально каждый номер «Листка» публиковал лаконичные, полные едкой сатиры «изречения» и «разные разности».
Против всеобщего образования:
«Генерал Трепов учреждает 6 стипендий для детей рабочих, убитых 9 января» («Правит. Вестн.»)
- Почему только 9-го января? А – 18, 19, 20, 21 и т.д. октября, А?
- Генерал Трепов (пряча кошелёк): Я против всеобщего образования в России».
На современном положении:
- Ваше занятие? Чем Вы постоянно занимаетесь? – Собственно говоря, я редактор газеты, но постоянно занимаюсь только тем, что сижу в тюрьме…
- Что это у Вас за рубец на лице? - Свобода собраний…
- Батюшки, да у Вас и передних зубов нет… - Свобода слова…
За каждой строкой, опубликованной в «Листке», безусловно, стояла личность его издателей – И.П. Горизонтова и П.О. Лебедева, людей честных и прогрессивно мыслящих, горячо сочувствовавших делу народа. Конечно, «Саратовский Листок» не был боевым революционным печатным органом, но свежий ветер революции наполнял и его паруса ненавистью к прогнившему режиму и надеждой на лучшее.
Иван Парфёнович Горизонтов не просто погружался в газетную работу, он жил ею. Только в сфере этой лихорадочной работы он чувствовал себя на своем месте. Организаторский талант, умение спаять беспокойную, вечно мятущуюся журналистскую братию, умение дать делу стройность и прочность – все эти качества принесли И.П. Горизонтову немалый авторитет в газетном мире.
Сотрудник редакции «Саратовского Вестника» И. Иванов так вспоминал об одной из бесед с И.П. Горизонтовым: «Мне кажется, - развивал Иван Парфёнович свою мысль, - что каждый сотрудник должен быть редактором своего отдела, отражать в нём свою индивидуальность, свои настроения, свои вкусы, - конечно, в пределах, допускаемых цельностью и стройностью общего направления газеты».
И в редакции почти непрерывно шли дебаты по всевозможным проблемам, причём, каждый вопрос взвешивался и обсуждался совместно.
Исключительной чертой Ивана Парфёновича Горизонтова был его общественный оптимизм. Проведя более 40 лет в удушающей цензурной неволе, каждый день встречаясь лицом к лицу с несправедливостью, он не потерял веры в будущее.
«Не падайте духом, - говорил И.П. Горизонтов, - придёт время и на нашей улице будет праздник… Быть может, мне не придётся видеть его!.. Но вы дождётесь его! Прогресс неизбежен. Всё ветхое и гнилое должно истлеть и истлеет, и могучая страна воспрянет к новой, лучшей и радостной жизни…»
| 
