Вход на сайт

Поиск

Наш опрос

Какой из разделов Вам наиболее интересен?
Всего ответов: 774

Block title

Block content

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0




Пятница, 29.03.2024, 19:01
Приветствую Вас Гость | RSS
Балашов. Краеведческий поиск.
Главная | Регистрация | Вход
Каталог статей


Главная » Статьи » Город Балашов » Балашов в советскую эпоху

Свидетельство о рождении. Автобиография.Параллельная жизнь.Таинственное поселение.Монахини(Часть 7)
Как ни хорошо, интересно и весело было в школе, каждый день мы возвращались домой. Идти приходилось в сплошной темноте, по жуткой, вязкой грязи, в которой застревала обувь. Дороги были немощёнными, тротуаров не было, бегали по протоптанным под заборами и стенами домов тропкам. Но осенью и весной тропки становились такими же непроходимыми, как и дороги. Каждый раз по возвращении домой, прежде чем зайти на крыльцо, мыли ботики, ботинки, калоши в большом корыте, в которое заботливая бабушка наливала воды. Вспомнила об этом и с ужасом подумала (тогда об этом и мыслей не было), что стоило бабушке наносить воды и для помывки, и для готовки, и для стирки, и для мытья полов, и поливки грядок: колонка, из которой брали воду несколько улиц, в том числе и наша, была довольно далеко от дома. Бедные её руки, бедные её ноги! Мне она не разрешала ходить за водой, Оля была ещё очень мала. А мне бы задуматься. Бабушкины заботы воспринимались как должное. Кстати, вернее очень некстати, к большому сожалению, однажды, возвращаясь с полными вёдрами воды, она решила сократить путь и прошла через соседний двор, наткнулась на колючую проволоку и сильно поранила ногу. У неё развилась трофическая язва, которая мучала её почти год. Это был 1940 год, я училась во втором классе и очень часто пропускала по этой причине уроки. В конце концов она совсем слегла и даже не могла передвигаться по комнате. Слава богу, как раз тогда к нам заехал её внук Павел, сын тёти Кати. Он был военным фельдшером и вылечил её. Я, конечно, не вспомню, какие лекарства он использовал, только одно — он часто промывал рану реванолью. Мы в это время жили совсем одни – Клаву и Зину забрали родственники, поток «квартирантов» из тюрьмы прекратился, Маруся дождалась своего «авторитета» и сняла недалеко другую квартиру. У хозяев кончался срок, и они должны были скоро освободиться.
Ну а мы с бабушкой и Олей продолжали жить на улице Первой Лагерной. Бабушка, благодаря внуку, поправилась и опять приступила к своим повседневным делам и заботам, мы по-прежнему ходили на шлаковые горы за угольком, на рынок, где удавалось собрать немало брошенных, оставленных, забытых овощей: радовались каждой морковке, картошечке, капустному листу. Редкие рабочие рынка к нам привыкли и даже иногда что-нибудь подбрасывали.

Таинственное поселение. Монахини.
Не раз мы замечали во дворе рынка странных женщин – одетых во всё чёрное, с чёрными платками на голове, особым образом повязанными, они иногда проходили мимо нас по каким-то своим делам. Но однажды одна из них подошла к бабушке и поинтересовалась, кто мы и откуда, почему такие приличные и хорошо одетые люди (у нас ещё сохранялись фрунзенские вещички) таким образом добываем еду. Видимо, вид женщины, а может быть, и тон каким она спросила (бабушка догадалась, что это монахиня, бывшая, конечно, так как монастыри в это время уже были ликвидированы) заставили бабушку нарушить молчание и рассказать ей нашу историю. С этой поры мы оказались под покровительством двух сестёр – сестры Марианны и сестры Акулины. Они, действительно, были монахинями и после закрытия монастыря служили в церкви, которая находилась рядом с рынком и их домом. Прежде всего они приняли решение нас окрестить и убедили бабушку, что сделать это необходимо, особенно в нашем положении. И стали нас готовить к этому (подумала сейчас – прости меня, Господи! – как для вступления в пионеры). Вот здесь-то я впервые узнала историю Иисуса Христа, его матери, девы Марии, о его учениках, о многом другом, что сейчас кажется давно известным. Рассказали о Библии, Евангелии, Псалтыре. И стали с нами учить молитвы. До сих пор помню «Отче наш», «Верую», «Богородица, Дево, радуйся», «Живые в помощи вышнего». Они нам где-то раздобыли крестики, определили крёстных матерей. И назначили день крещения. Церковь стояла ещё во всей красе, казалась мне громадным замком, стояла она в конце улицы Пионерской в кирпичной ограде. Но в день нашего предполагаемого крещения произошло ужасное – скончался священник, который должен был нас окрестить. Скончался от разрыва сердца, как тогда говорили, получив накануне извещение убираться из церкви со всеми своими помощниками, так как назавтра храм будет разрушен. Люди, близкие к церкви, узнав об этом, целую ночь выносили из церковного помещения иконы, утварь и прятали по домам, подвергая себя опасности. В то злополучное утро, когда мы с бабушкой пришли к церкви, нас никто не встретил, двор был пуст, на двери висел замок и не у кого было спросить, что же случилось?
Но нас всё-таки окрестили, правда, значительно позднее. Параллельно с повседневностью, как будто для всех одинаковой, где-то в глубине города шла другая, тайная жизнь, неведомая официальным властям, призванным регламентировать и контролировать существование горожан. Я уже вспоминала, как совершенно безнаказанно, почти явно жили в доме уголовники. Теперь же нам открылся удивительный неведомый и немного пугающий своей скрытностью и таинственностью мир. Мир глубоко верующих людей, спрятавшихся от города за стенами домов, внутри небольшой территории, образованной домами, садами, огородами. Пройти к этому поселению из пяти-шести домов, скорее хибар, можно было скрытой в заборе щели, которая с улицы не была видна. О ней знали только посвящённые и проходили в неё, как правило, оглядываясь. Много лет спустя, мы с мужем и сестрой приезжали в Балашов и пытались найти это место, но не смогли, и никто не смог помочь нам в этом. Значит, не знали и тогда. 
Жили в этих убогих домишках глубоко верующие люди, связанные так или иначе с церковью, в основном это были монашки монастыря, которого уже не было, и они приютились в церкви. Но потом и церковь разрушили, и главным делом их стало сохранение церковного имущества и помощь верующим. У них не было паспортов, следовательно, они не получали продовольственных карточек, жили тем, что привозили им крестьяне из окрестных деревень. Предположу, что по всей области существовало некое, неофициальное объединение единомышленников, в данном случае православных, возможно, отдалённо знакомых друг с другом, связанных церковью и уцелевшими, скрывающимися в сёлах и деревнях священнослужителями. Сужу так потому, что наши крёстные постоянно получали весточки из разных мест от верующих, продукты и сообщения, когда и куда приедет в Балашов священник: исповедать, причастить, окрестить и т.п. Так, сёстры сообщили бабушке, когда нам нужно явиться для крещения к ним домой, так как ряд треб будет совершаться у них.
Чисто выкупанные, одетые в старенькое бельё – рубашонки и штанишки, обшитые ещё уцелевшими кружевцами, мы явились в дом сестёр-монашек. Тогда-то мы впервые переступили порог второй комнаты, до этого мы кратко пребывали на кухне. Входили, согласно ритуалу, вначале помолившись на коленях у порога. Первая комната – кухня была бедной, пропитанной незнакомыми и потому не очень приятными запахами, тесным помещением.
До крещения монахини проверяли наше знание молитв, делали разные наставления религиозного порядка. И каждый раз, когда мы уходили, вручали нам небольшое количество продуктов — мисочку муки или гороха, иногда три яйца. Думаю, что они отрывали от себя эти подношения. Надо сказать, что это делали не просто так. Давали нам задания, которые выполнять приходилось мне, так как нужно было переписывать молитвы, причём в нескольких экземплярах. Видимо, они распространяли их среди верующих. Делать мне это было ужасно трудно, да и не хотелось. Писать надо было печатными буквами, что я очень плохо умела, а, главное, церковнославянский текст был непонятен и потому неинтересен. Но такой приём оказания помощи мне кажется очень правильным – не милостыню они подавали, а как бы расплачивались за работу.
Я упомянула о второй комнате, так вот она поразила моё воображение настолько, что даже не совсем хорошо помню, как проходило крещение. Все стены от пола до потолка были завешены иконами, которые они спасли перед разрушением церкви, это была тайна, и поэтому мы никогда не переступали порога этого тайника. Но ради праздника крещения там установили детскую ванну, соорудили что-то вроде аналоя для священника, пришла ещё одна женщина – Валентина. Она стала крёстной матерью Оли. Нас поставили, по очереди, конечно, в воду и сверху ещё полили, при этом читали молитвы, а затем надели нательные крестики. Лица священника не помню, только голос. Так мы стали крещёными.
Разумеется, и после этого мы приходили к нашим покровительницам и крёстным. С их помощью и по их подсказке мы соблюдали все религиозные праздники и обычаи. А ближайший праздник Пасхи мы провели в доме рядом, у тёти Вали, Олиной крёстной. Запомнилось многое, необычное. Комнаты в этом домике были светлыми и, видимо, ради праздника красиво и нарядно убраны. На полу лежали домотканые половики, окна занавешаны белоснежными занавесками, а кровать покрыта пикейным покрывалом. Везде стояли вазочки с вербочками. От русской печки исходило тепло, на столе подходило тесто, на подоконниках стояли готовые куличи и крашеные яйца. В доме было несколько девочек разного возраста, они готовили начинку к пирогам (тогда я впервые в жизни попробовала необычайно вкусные пирожки с луком) и при этом пели. Конечно же молитвенные песнопения. Кто-то их научил. Мы не умели, только смотрели во все глаза и слушали. Всё было необычно, непривычно. Но такое празднование без смеха, движения, беготни интереса у нас с Олей не вызвало. Да я за этот день вынужденного бездельного празднования соскучилась по книгам.
Но вся эта жизнь не касалась школы, ни один человек в классе не знал о том, что мы ведём неведомую никому параллельную жизнь. Были, правда, курьёзные случаи: в беготне на переменках, или во время игр во дворе школы выскакивал у меня поверх пионерского галстука крестик, пугая меня, но, судя по всему, никто ни разу этого не заметил.
Я не могу сказать, что между нами и монахинями возникло нечто вроде привязанности, их характеры, довольно суровые и мрачноватые, не позволяли нам к ним приблизиться, а у них, видимо, не было потребности относиться к нам помягче, приласкать нас. Они просто выполняли свой христианский долг. Как бы то ни было я благодарна судьбе, что она открыла нам такую неведомую и важную страницу, вооружила нас совершенно новыми знаниями, безусловно обогатившими наш ум и характер. 
Отношения наши неожиданно прервались, нас почти насильно увезли из города, и мы не успели предупредить наших покровительниц. Спасибо маме нашей: когда она узнала о той помощи, которые оказывали нам сёстры во Христе, она нашла их, когда вернулась после заключения в Балашов, поблагодарила, и в свою очередь постоянно оказывала им медицинскую помощь. Что стало с ними в дальнейшем, не знаю. Следов их и их поселения в последний наш приезд мы, к сожалению, не нашли.
Время неумолимо близилось к 1941 году. И вот уже май, я кончила второй класс. Впереди было лето, расставание на длинные каникулы со школой, с Екатериной Фёдоровной, с одноклассниками. Абсолютное большинство из них жило на других улицах: на Вокзальной, Тараканова, Кооперативной. Но отдыхать, в смысле заниматься детскими забавами, у меня не совсем получалось. Было много обязанностей по дому, очереди за продуктами, керосином (его надо было очень много), маленькая Оля. Она росла девочкой спокойной и послушной, беда была только тогда, когда она или я заболевали. Врачей к нам не вызывали, бабушка справлялась с нашими болезнями сама. Компрессы, растирания, касторка, обязательно каждый день рыбий жир. Мы очень верили в бабушкино лечение, поэтому, наверно, быстро выздоравливали. Бабушка по — прежнему боялась сближения с незнакомыми людьми из-за необходимости объяснять, где родители девочек. Но иногда мне удавалось вырваться на улицу, где целыми днями соседские дети играли в разные игры: в лапту, городки, чижик-пыжик, в верёвочку, в третий лишний, в разнообразные игры с мячом. Я очень любила все эти забавы, готова была бегать и прыгать до глубокой ночи и с сожалением, но беспрекословно подчинялась бабушкиному зову. Но ещё больше любила читать, страдала, когда у меня не было новой книжки, хватала всё, что под руку попадётся. Так в десять лет я впервые взяла в руки «Казаков» Л.Толстого, «Тихий Дон» М.Шолохова – эти книги случайно обнаружила на подоконнике в комнате хозяев. Тогда же бабушка попросила тётю Шуру записать меня в библиотеку. Но не эта библиотека, а совершенно другие источники утоляли мою читательскую жажду, но об этом я вспомню позже.
В один из июньских дней бабушка пошла на рынок, купила муки, и, вернувшись, решила, что надо купить ещё – хорошая мука попалась. И ушла, но очень быстро вернулась, хотя рынок от нас был очень далеко. Встревоженная, расстроенная, без покупки. За тот промежуток времени, пока она вернулась с мукой, в стране произошли страшные изменения. Когда она второй раз пришла на рынок, там царила паника, люди хватали всё, что ещё было можно купить, другие – уносили то, что ещё не успели продать. На глазах у бабушки рынок опустел: она услышала страшное слово ВОЙНА.
Категория: Балашов в советскую эпоху | Добавил: Алексей_Булгаков (31.12.2014)
Просмотров: 666 | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
avatar

©2024.Балашов.Краеведческий поиск.При использовании материалов активная ссылка на сайт обязательна...