Протокол показания Н. А. Черемухина (9 октября 1919)

9 октября 1919 г. по делу показываю:
Происхожу из крестьян Ковенской губернии, Тельтевского уезда, Жбравской волости, женат. В 1907 г. в феврале был осужден на 20 каторжных работ за покушение на адмирала Ирицкого и вооруженное сопротивление при аресте. Сидел в Ковно, Варшаве, Пскове и Шлиссельбурге до 1915 г. В апреле 1915 г. бежал и жил нелегально до Февральской революции, которая застигла меня в г. Черный Яр Астраханской губернии, где я подвергался преследованию со стороны Временного правительства, и уехал на Кавказ, в Екатеринодар. Здесь состоял товарищем военного комиссара Кубанско-Черноморской Социальной[1] Федеративной Советской Республики[2] по политическому отделу. Будучи в этом звании, ликвидировал штаб Кавказской полевой армии, прославившейся особенным бандитизмом. Принимал непосредственное участие в разгроме Корнилова и затем, командированный в мае 1918 г. с войсками на Царицынский фронт, дважды участвовал в боях с красновскими бандами под царицынским Калачом. Тогда же в Царицыне разгромил 3-х тысячный отряд поднявшего восстание Петренко, ликвидировал его самого и отряд, а под Котельниково ликвидировал Третью Украинскую армию во главе с командующим Березовым. Вызванный 16 мая 1918 г. со своим отрядом в Саратов на подавление восстания, потерпел крушение поезд на 35-й версте, и лично измятый при крушении получил отпуск вследствие вновь открывшегося туберкулеза легких и до июня 1919 г. был в отпуску, получал пенсию, живя преимущественно в Саратовской губернии.
По убеждению коммунист, билет № 253, центровик[3]. Принужденный материальными обстоятельствами искать средства к существованию, с 1 июня 1919 г. я предложил свои услуги губпродкому и был назначен уполномоченным по выкачке хлеба в Балашовском уезде. На этом посту меня застало восстание «зеленых». Таким образом, силою обстоятельств я был выдвинут на пост ответственный, как имеющий при себе хорошо вооруженный отряд с чрезвычайными полномочиями подавить восстание и освободить путь отступающим войскам из Балашова. Вступив 27 июня в бой с «зелеными» и восставшими крестьянами под Белой Малиновкой Балашовского уезда, я разбил их и решительными действиями (сжег 283 двора этого села) сразу ликвидировал восстание. Нет сомнений, что это обстоятельство обратило на меня внимание Центра, и я по предложению военкома т. Соколова был назначен т. Крыленко начальником укрепленного района Аркадак - Ртищево - Сердобск и командующим [296] отрядами по очистке Саратовской губернии от разного рода банд, причем имелось в виду преимущественно дезертиры и кулаки, поднявшие в тылу армии восстание.
Сначала мне был дан для операций Балашовский уезд, как более всего контрреволюционный, а затем они переносились в другие уезды губернии. Здесь нахожу уместным подчеркнуть, что еще в мае 1919 г. мною указывалось губкому, что Балашовский уезд накануне восстания, но комитетом тогда не было обращено внимание. Данный мне мандат предоставлял мне широкое право очистки местности от элементов, могущих активно выступить и выступавших против Советской власти. Нет сомнений, что мандат на мое имя не мог точно и определенно очертить и перечислить цикл репрессий. Он давал только начала и полагался на мой опыт и твердость, а также преданность интересам революции, предоставляя мне право расстрела; полагаю, что подписавшие мандат были убеждены и знали, что свои действия я буду согласовывать не только с политической целесообразностью, но и с требованиями момента и местными условиями. Все это, конечно, возлагало на меня ответственность за тактичность действий и обязывало к сугубой осторожности и осмотрительности. Помощников у меня не было, я был один, если не считать помощь, оказываемую мне в работе партийными товарищами проходящих мною местностей. Вначале ко мне был прикомандирован отряд агитаторов и 14 товарищей губкомпартии во главе с т. Торгушевым, но отряд этот через несколько дней осел в Балашове и сделал ли он что-либо в отношении политического строительства - я не знаю. В моем распоряжении находились все отряды губвоенкома и губревкома, разбросанные по всей Саратовской губернии. Непосредственно же у меня был только один батальон в 310 человек особого Саратовского полка по борьбе с дезертирством[4]. Красноармейцы обучены не были, политически плохо воспитаны, хотя человек 100 из них считали себя сочувствующими коммунистам, остальные - беспартийные. С этим отрядом я прошел 2/3 Балашовского уезда, часть Сердобского, половину Аткарского и часть Петровского. Характер моей работы требовал быстрого, мгновенного передвижения и переброски отряда из местности в местность, иногда из уезда в уезд. Почему, понятно, иногда мне не удавалось извещать уездные власти о своем приходе. Иногда же я не извещал о своем передвижении по стратегическим и политическим соображениям, но, к сожалению, местные власти быстро узнавали, что идет отряд, и также быстро извещали соседние волости, откуда начинался отход и бегство дезертиров и прочей сволочи, и приходилось мне нередко бросать кавалерию в погоню за уходившими часто отрядами.
Переходя к тактике своих действий, должен указать, что они носили однообразный характер и выражались в следующем:
Впереди отряда двигалась конная разведка и тайные агенты, которые занимали намеченный пункт; затем посылались квартирмейстеры и курьеры, которые подготовляли квартиры отряду и назначали время заседания совета и общего собрания граждан. Въехав в село и получив нужные сведения от разведчиков и агентов, я немедленно созывал заседание совета совместно, где имелись, с ячейкой сочувствующих. На заседании знакомился с положением, сопоставляя сведения разведчиков и агентов со сведениями представителей власти, и затем, ознакомив заседание с целью своего приезда, требовал список дезертиров, кулаков, лиц, имеющих оружие; кроме того, немедленно приступал к выкачке всех излишков хлеба, разбивая для этой цели село на районы, куда отправлял комиссию во главе с членом совета, отвечающим за правильность описи хлеба. Затем созывалось общее собрание, причем на собрании обязательна [была] вся деревня без исключения, понятно, [что] и без [297]ущерба для домашнего хозяйства; правильность этого состояния деревни проверялась кавалерией, которая иногда силой заставляла граждан идти на собрание. Темы на собраниях были одни и те же, за исключением вопросов местного характера. На собраниях выступал большей частью я один, редко - местные коммунисты и мои красноармейцы. Темы были: «Что такое Советская власть», «Что она дает и что должна дать», «Почему она сейчас не может дать максимум», «Что такое гражданская война», «Как ее кончить», «Почему ее надо кончить», «Враги Советской власти вообще», «Враги в деревнях - кулаки», «Что такое кулак, середняк и бедняк», «Что такое монополия хлеба», «Почему надо сдавать его государству, а не мешочникам», «Кому в деревне нужно оружие и почему его надо сдавать». После митинга стоящий в стороне караул охватывает собрание цепью и предлагает кулакам, дезертирам, иногда грабителям советских хозяйств выйти в сторону, причем предупреждалось, что имеются списки всех их, и если кто после троекратного оклика не выйдет, то будет тут же расстрелян. Все вышедшие уводились в амбар; собрание распускалось с предъявлением к нему требованием снести оружие и казенное обмундирование. Дополняю: в амбар попадали и те, кто почему-либо не мог сейчас же принести оружие, и [те], которые значились по списку, имеющим его. Арестованные, в массе своей, считались заложниками до выполнения предъявленных к населению села требований. Некоторые из арестованных расстреливались за сокрытие оружия, участие в восстаниях, гонку самогона и двойное злостное дезертирство. Были два случая, когда пришлось сдержать слово и широко об этом опубликовать; а именно: расстрела во время собрания двух лиц, отказавшихся выдать оружие, и одного кулака, не вышедшего на оклики. Это обстоятельство имело огромное психологическое действие и облегчило работу на далекое расстояние, а упорное преследование бежавших и поимка создала впечатление, что от Советской власти никуда не уйдешь.
В репрессивной работе я прибегал только к трем родам наказания - конфискации имущества у кулаков, контрибуция на все село, члены которого участвовали в восстаниях или ограблениях советского хозяйства, и расстрел активных врагов Советской власти, будь то хронический самогонщик, злостный дезертир или кулак. Инструкция на этот счет была у меня от оперативной четверки и т. Крыленко, но носила словесный характер отчасти, а в письменной форме - расплывчатый и общий. На принудительные работы, в полном смысле этого слова, я не отправлял ни одного. Были случаи отправки в Саратов и уезды арестованных с заключением на распоряжение тех или иных учреждений.
За время с 18 июля по 22 сентября расстреляно мною в уездах 130 человек, за что и в каких деревнях - видно из прилагаемого при сем персонального списка расстрелянных.
На вопрос - имел ли я право вмешиваться во внутреннюю работу судебных и следственных установлений на территории своих действий, то, если этот вопрос относится к Аткарской УЧК, должен ответить, - да, и пояснить, что это вмешательство было вызвано чрезвычайными обстоятельствами, а именно [действием] мироновских банд[5], [которое] вызвало угрозу освобождения тоже видных и злостных врагов Советской власти. Этим обстоятельством вызвано изъятие мною 16 человек из аткарских мест заключения и их расстрел, кроме одного сбежавшего. Ждать санкции на расстрел вполне определенных государственных преступников не позволяли вышеупомянутые чрезвычайные обстоятельства, также то, что все боеспособные силы г. Аткарска ушли на борьбу с Мироновым, куда выступил с этой же целью и я со своим отрядом, расположенным в 40 верстах южнее Аткарска. Расстреливать [298] этих 16 человек было решено после частного совещания с партийными и советскими работниками г. Аткарска. О расстрелах вообще я доводил до сведения т. Троцкого и т. Калинина, а также т. Крыленко и некоторых товарищей г. Саратова. Келейно ничего мною не делалось, и я считаю огромным преступлением скрывать характер своей работы от ответственных партийных работников. Об изъятии из Аткарской ЧК 16 человек и о расстреле 15 из них я говорил председателю губчека т. Жукову: «Да - это очень худо, что сделал без нашего ведома, ну хорошо, рассмотрим». По поводу этого расстрела официального собрания, решения которого протоколировались в г. Аткарске, насколько я помню, не было.
Были ли случаи мобилизации подвод самочинно, без ведома советских властей, одним только распоряжением моим, - должен ответить, что нет; кроме одного случая - в день наступления моего отряда на с. Малиновку, когда в Аркадаке население уводило лошадей в лес, чтобы не дать их Соввласти. Мне совершенно не известно, чтобы красноармейцы моего отряда при уплате контрибуции заставляли уплачивающих обменивать с ними «николаевские» деньги на «керенки». Считаю, что это совершенно было излишним для красноармейцев и невозможным, так как деньги уплачивались председателем исполкома, а затем сдавались мне, так что я мог при желании без посторонних свидетелей сделать такого рода обмен. Были случаи, когда красноармейцы разменивали крупные кредитки на мелочь. В этом я не видел и не вижу ничего предосудительного, а если в губчека есть такое заявление, то считаю его пакостным, глупостью и недомыслием, притом мелким недомыслием подавшего его.
Отряд всегда довольствовался за наличный расчет и случаев неуплаты за довольствие не знаю. Всего взыскано мною 7 703 587 руб. 45 коп. контрибуции в Балашовском, Сердобском и Аткарском уездах, каковые внесены в Саратовское казначейство по квитанциям № № 26055, 266615, 27359, 23291, 26056, 27743 и Балашов[ское] к[азначейст]во, [квитанция] № 4123. Кроме того, конфисковано мною лошадей и коров, упряжи и повозок, которые частью сданы учреждениям и войсковым частям, а частью розданы беднейшему населению через советы.
В настоящее время я работаю в южной части Балашовского уезда, где, между прочим, принимают политический оттенок организованные вооруженные выступления шаек бандитов под руководством бывших офицеров[6].
Черемухин
Допрос снимал [подпись неразборчива]
________________________________________
[1] Так в тексте.
[2] Кубано-Черноморская Советская Республика была образована в мае 1918 г. в составе РСФСР на территории Кубанской области и Черноморской губернии (центр - г. Екатеринодар). Просуществовала до июля 1918 г., когда в условиях активизации белого движения и германской интервенции 1-й съезд Советов Северного Кавказа принял решение о ее вхождении в Северо-Кав¬казскую Советскую Республику.
[3] В документах РГАСПИ не удалось обнаружить никаких материалов о «центровиках», даже упоминаний. Мы предполагаем, что речь идет о работнике из Центра.
[4] Батальон особого Саратовского полка по борьбе с дезертирством под командованием Н. А. Черемухипа действовал в Балашовском, Сердобском, Аткарском и Петровском уездах Сара-товской губернии в период с 18 июля по 22 сентября 1919 г. Кроме борьбы с дезертирством отряд Черемухина занимался реквизициями хлеба и скота в крестьянских хозяйствах, не выполнявших продразверстки и других обязательных повинностей. Действия отряда отличались особой жесто¬костью. За время с 18 июля по 22 сентября 1919 г. отрядом Черемухина было расстреляно 130 крестьян. Ранее, 27 июня 1919 г., по приказу Черемухина, в ходе ликвидации движения «зе¬леных» в Балашовском уезде, была сожжена огнем артиллерии дер. Малиновка (283 двора). В сообщении Саратовского губкома РКП(б) указывалось, что в «огне погибло много дезертиров, погиб скот, погибла часть населения» (РГАСПИ. Ф. 17. On. 65. Д. 61. Л. 207). Деятельность Че¬ремухина получала одобрение Саратовского губисполкома, который охарактеризовал его «пар¬тийным товарищем с очень почтенной работой»(ГАСО. Ф. Р-521. On. 1. Д. 445. Л. 79). Подоб¬ная оценка обусловливалась практическими результатами работы отряда Черемухина в губернии. Например, им было взыскано с крестьян 7 703 587 руб. 45 коп. контрибуции за укрывательство дезертиров и недоимки по продразверстке. О расстрелах крестьян было известно не только выше¬стоящему местному руководству, но и центральной власти. Черемухин лично отчитывался о своей деятельности перед приезжавшими в Саратов Л.Д.Троцким и М. И. Калининым. Позже, находясь уже под следствием ревтрибунала, в своих показаниях он заявил: «О расстрелах вообще я дово¬дил до сведения т. Троцкого и т. Калинина, а также т. Крыленко и некоторых товарищей г. Са¬ратова» (ГАСО. Ф. Р-521. On. 1. Д. 445. Л. 4 - 5о6.). 9 декабря 1919 г. зам. председателя Сара¬товского губисполкома И.Миртов телеграфировал РВС Южного фронта, что Черемухин аресто¬ван 36-м дивизионным ревтрибуналом в Аркадаке Аткарского уезда (ГАСО. Ф. Р-521.On. 1. Д. 402. Л. 99 - 99 об.).
[5] Речь идет о мятеже Донского казачьего кавалерийского корпуса под командованием Ф. К. Миронова. Мятеж начался по инициативе Миронова 24 августа 1919 г. в Саранске, где фор-мировался корпус. Части корпуса под командованием Миронова самовольно выступили па фронт для борьбы с Деникиным. Мятежники были арестованы, и их активные руководители, в том числе Миронов, приговорены ревтрибуналом к расстрелу, но затем помилованы решением ВЦИК. В дальнейшем Ф. К. Миронов находился на советской работе и участвовал в гражданской войне. С сентября по декабрь 1920 г. командовал 2-й конной армией. За операции против врангелевских войск в Крыму награжден Почетным революционным оружием и орденом Красного Знамени. Был обвинен в антисоветской агитации, арестован органами ВЧК и застрелен в Бутырской тюрьме (см.: Филипп Миронов (Тихий Дон в 1917 - 1921 гг.): Документы и материалы / Под редак¬цией И. Данилова, Т. Шанина. М., 1997).
[6] 3 сентября 1919 г. председатель губисполкома сообщил в Реввоенсовет следую¬щее в оправдание Черемухина: «Отряд Черемухина разбил в Балашовском уезде «зеленых», успешно ловил дезертиров, вел борьбу с кулаками. Он имел широкие полномочия. Местные организации положительно отозвались о работе отряда, а на уездном съезде советов б августа с.г. не было ни одного замечания. Хотя ЧК беседо¬вала с Черемухиным по жалобам кулаков, тогда как бедняки его благословляли. Он отчитывался перед губисполкомом, даже перед посетившими Саратов Троцким и Ка¬лининым. Это не бандит, а наш партийный товарищ и с очень почтенной работой». (ГАСО. Ф. Р-521. On. 1. Д. 445. Л. 79. Заверенная копия).
 

Текст воспроизведен: Крестьянское движение в Поволжье. 1919 - 1922 гг.: Документы и материалы. - М., 2002. С. 296 - 299.