Неоформленное организационно, черносотенное движение набирало силу с начала 1905 г., вылившись в мощный вал контрреволюционных выступлений во вторую половину октября [6]. Общая картина этого движения описана как полицейскими сводками [7] и очевидцами [8], так и современными исследователями, с привлечением новых источников, и с разной акцентировкой [9]. По данным С. Степанова, половина погромов пала на города, половина — на сельскую местность, причем погромы в деревнях шли второй волной, позже городских [10]. Во многих городах и местечках было значительным участие в погромах крестьян, приехавших на базар или по иным надобностям.

После этого появляются массовые черносотенные политические организации.

Численность правых организаций — давний камень преткновения для исследователей. Поголовное «причисление», пассивное членство, откровенно дутые данные имели место, так же как имело место весьма деятельное и самоотверженное ядро. Считается, что в 1907 — 1908 гг. черносотенное движение достигло организационного максимума в более чем 400000 членов, уменьшившись на порядок к 1916 г. [11] В то же время О. А.Платонов предлагает считать эти 400000 «патриотическим активом», а общую численность людей, связанных только с деятельностью СРН, определяет в 2 млн. человек. Он напоминает о таких формах объединения, как провинциальные патриотические организации, не имевшие всероссийских структур, православные братства, общество хоругвеносцев, общества трезвости и т. п. [12]

«Плавающая» статистика и очевидный стремительный закат мощного черносотенного движения в течение десяти лет ставят проблему контекста, в котором рождалось и действовало это движение.

В начале ХХ века определились два пути дальнейшего аграрного развития России: фермерский и кооперативный; возникли предпосылки для создания оригинальной аграрно-индустриальной цивилизации [13]. Этот период стал точкой приложения различных политических сил и в то же время моментом выбора для быстро и многообразно преобразующегося многомиллионного российского крестьянства. Стремительное развитие России по буржуазному пути создавало парадоксальные проблемы. Деревня, с одной стороны, получала гораздо большую свободу деятельности, доступ к городским товарам и стандартам жизни. С другой — теряла собственно деревенское качество, оказывалась в плену материальных и духовных городских суррогатов; обострялось неравенство. Не то было плохо, что в деревне появился сахар, а то, что при этом исчезал мед, если взять в качестве обобщающей метафоры яркий пример, приводимый М. О.Меньшиковым [14]. Проблема соотношения здоровых и патологичных проявлений в модернизационной трансформации российского крестьянства сложна и неоднозначна. Каждый политический лагерь делал свои акценты. Правые писали о гибели здорового быта «в чаду показной цивилизации», прогрессисты подчеркивали положительные перемены, левые упирали на факты обострившегося социального противостояния.

Политическое сознание русского крестьянства на протяжении веков структурировалось вокруг идеи монархизма. А. В.Буганов и М. М.Громыко справедливо указали на то, что широко распространенное сопряжение крестьянского монархизма с невежеством, безынициативностью и апатией совершенно неправомерно. В основе «монархизма как проявления народного сознания лежало, прежде всего, восприятие царя как помазанника Божия. Народ передавал свою волю во власть воли Высшей, которая наделяла властью Монарха. Но при этом и сам царь осуществлял государственное служение как послушание, отрекаясь от личной воли» [15]. То есть монархическое сознание в политической культуре и сознании крестьянства неразрывно связано с религиозным восприятием мира. Когда в восемнадцатом столетии, в обоснованиях легитимности власти, государь превратился «из Божьего слуги в вождя своего народа, который руководит им не ради душевного спасения, а ради благополучия государства и его славы», это не нашло понимания в крестьянстве. Для него по-прежнему фигура монарха оставалась священной [16]. И в начале ХХ века традиционная политическая культура была в деревенских и городских низах весьма сильна, хотя и подвергалась неуклонной эрозии [17]. Примеры такого положения вещей дает и Саратовская губерния. Так, 28 июня 1904 г. депутации от губернии представлялись в Кузнецке проезжавшему государю. Это вызвало непритворный подъем и в городе, и в окрестном крестьянстве [18]. Таким образом, политически правые убеждения в крестьянской среде не могли не сопрягаться с религиозностью и классической деревенской добропорядочностью. Вера же формировала бытовой уклад, традиции и иерархию взаимоотношений. Именно поэтому постепенный отход части крестьянства от монархических представлений о власти сопровождался оппозицией самому традиционному укладу жизни. В начале века появилось слово «хулиганство» для определения нового явления — циничного, вызывающего, богохульного буйства. Оно привлекло общественное внимание и обсуждалось в печати [19]. Отметим в этой связи, что даже брутальные развлечения крестьян, как кулачные бои, издревле имели свою этику и жесткие правила [20], и относились к традиционной культуре, которой как раз и противостояло хулиганство.

Т.Шанин обнаружил пять типов противостояния помимо главного в 1905−07 гг. противостояния общины помещику и властям. Это противостояния по полу, возрасту, этнической принадлежности, родственным связям и идеологии. «В некоторых русских крестьянских общинах были известны фракции, различающиеся по своей идеологии, часто межпоколенческой, эквивалент деления семей на „черных" и „красных", которое сохранялось в сельской местности Франции и Испании в XIX—XX вв.… Одна сторона определяла себя как черносотенцы-лоялисты, монархисты, настроенные против интеллигенции и евреев. Другую сторону составляли те, кого называли „сознательными"». По мнению ученого, последние в революционные годы набирали вес в деревне, образуя крестьянский политический класс для себя. И сельская интеллигенция, и сами крестьяне выделяли «темных» — «безграмотных и пьяных, беспомощных и жестоких, консервативно настроенных, даже когда они участвовали в восстании, восприимчивых к призывам черносотенцев, полных ксенофобии», и «сознательных» крестьян — «грамотных, способных наладить свое хозяйство, политически проницательных и радикальных в своих требованиях» [21]. Действительно, в районах сильного крестьянского движения уже в первые годы ХХ века сформировались группы распространителей революционной литературы, в них участвовали целыми семьями [22]. Т. Шанин подчеркивает, что эта среда выступала против лишнего насилия как дорогостоящего и неэффективного средства, и за укрепление политической организованности [23]. Данное деление не может не быть чрезвычайно условным. Прежде всего, само определение «сознательный» — никак не крестьянское, и вообще не политическое определение, оно выдает стилистику тайных обществ. Кроме того, как раз «сознательные» сельские полуинтеллигенты были средой, легко поддающейся соблазнам радикальных схем. Наконец, рассмотрение черносотенцев как заведомой «фигуры зла» вряд ли правомерно. Заслуживающие внимания наблюдения прозвучали после 1905 года из среды землевладельцев. Они писали, что безнаказанность немногих превращалась в бич деревни, что «либеральная интеллигенция нянчилась не с народом, а с его отбросами» [24], что судебные приговоры по аграрным делам своей мягкостью только формировали убеждение в символичности наказания [25]. В. П. Мещерский вообще полагал, что исключительно благодаря земским начальникам удалось справиться с деревенскими бунтами 1904−1905 годов. Действительно, жестокость усмирений во время открытых бунтов сочеталась с беспомощностью судебной системы. И то, и другое провоцировало конфронтационное поведение села.

Рассмотрим черносотенное движение в сельской местности на материале Саратовской губернии [26]. Предметом специального рассмотрения оно еще не становилось. Губерния имела смешанное население со значительным конфессиональным разнообразием. В ней проживал значительный массив германских колонистов, в северных уездах — мордва и татары. В приволжских Вольском и Хвалынском уездах было сильно старообрядчество, особенно беспоповщинские толки, в удалении от Волги сильные позиции имело сектантство. В северных уездах существовало обширное помещичье землевладение, и в годы первой русской революции губерния прославилась как одна из самых бунтарских, в то же время породив и сильное черносотенное движение. И тем, и другим движением было затронуто, прежде всего, великорусское население.

Одним из наиболее ранних и ярких проявлений черносотенного движения стала осада толпой революционного сборища в Балашове 21 июля 1905 года. Спасая радикалов, пострадал губернатор П. А.Столыпин [27]. Революционер Н. Малинин так описывает эти события. В гостинице происходил врачебный съезд. Выпив, делегаты не нашли спеть ничего иного, как «марсельезу». Под окнами собралась толпа крестьян, которая «желала избить» врачей. На рукописном подлиннике воспоминаний Малинина другой рукой красным карандашом сделано разъяснение: «Это была черная сотня». П. А.Столыпин с казаками выручил осажденных фрондеров и под конвоем проводил их на вокзал. Тогда толпа разнесла дом известного местного эсера Феологова. Это организовала полиция и кулаки, продолжает Малинин, а исполнителями были «крестьяне окрестных деревень». Последние слова в рукописи подчеркнуты и вписано: «мещане города». Таким образом, редактор посчитал, что надо акцентировать внимание на словах «черная сотня», имеющих сугубо негативное звучание, и счел более логичным черносотенное мещанство — классическую «мелкую буржуазию» вместо обыкновенных крестьянских толп в ярмарочный день. Слова мемуариста об организаторской роли полиции и кулаков — дежурные обвинения, которые трудно принять. Провокационное поведение врачей, спонтанность собравшейся толпы, переутомление малочисленной полиции в бунтующем уезде не позволяют думать о многоходовых полицейских провокациях [28]. Впоследствии это событие обрастало «подробностями», просто ставящими все с ног на голову. В других воспоминаниях говорится: «Под грохот пушек явились на съезд казаки с крепким приказом избить членов „революционного гнезда"» [29].

В конце октября — начале ноября 1905 г. волна разгромов прошла по Сердобскому уезду; по трем станам был зарегистрирован 41 случай беспорядков. В число активно выступивших входила Малиновская волость: 7 беспорядков пали на нее. Но кроме разгромов усадеб и разграбления казенки, часть малиновцев разграбила и сожгла дом православного духовенства и училище. Реакция последовала незамедлительная и крутая: 42 (!) крестьянина, виновные в этом, были убиты своими же односельчанами [30]. Есть точка зрения, согласно которой убийство революционеров явилось продуктом намеренной провокации и результатом долгой подготовки окрестных помещиков и кулаков. Заговорщики якобы заранее вооружались, специально подожгли дом священника, чтобы спровоцировать темных крестьян на погром [31]. Вряд ли это справедливо. О Малиновских событиях остались воспоминания самих революционеров. Эсеровский кружок громил и жег местные имения. Дом священника подожгли, видимо, неместные «попутчики» и «хулиганствующие подростки». Революционеры планировали очередной погром имения на 28 октября. Утром они собирались на выезд, одного послали оповестить село, чтобы все присоединялись. В это время верховой сообщил, что толпа бьет «наших». Первоначально 8 вооруженных революционеров двинулись навстречу, присоединяя по пути сотоварищей, «…но когда завиднелись густые толпы нападавших вооруженных вилами топорами и ружьями то поняли, что удержаться не сумеем, а потому решил скрываться…" Началось избиение, в котором участвовали один из двух «концов» самой Малиновки и соседние Змиевка, Бахметьевка, Сафоновка. Уцелевших и арестованных полицией черносотенцы требовали для расправы, но получили отказ. Один из руководителей малиновских черносотенцев И. В.Гурьянов был расстрелян в 1921 г. «в период бандитизма», неизвестно, как повстанец или заложник [32]. 30 октября 1905 года П. А.Столыпин в письме жене дает некоторые подробности о Малиновских событиях: «Пугачевщина растет — все уничтожают, а теперь еще и убивают… Вчера в селе Малиновка осквернили божий храм, в котором зарезали корову и испражнялись на образе Николая Чудотворца. Другие деревни возмутились и вырезали 40 человек». В письме 31 октября — новые штрихи: «А в Малиновке крестьяне по приговору перед церковью забили насмерть 42 человека за осквернение святыни. Глава шайки был в мундире отнятого у полковника, местного помещика. Его тоже казнили, а трех интеллигентов держат под караулом до прибытия высшей власти… Местами крестьяне двух деревень воюют друг с другом» [33].

Водителями крестьянства в основном выступала местная радикальная интеллигенция. Характерно, что губернатор Столыпин основное внимание уделял обереганию административного аппарата, а не горевших десятками усадеб. Он считал, что усадеб не так много и погромы волей-неволей сойдут на нет, а их уродливые формы оттолкнут крестьян. Действительно, как вспоминала дочь губернатора М. Бок, один ветеринар вел крестьян на погром усадьбы, одевшись в костюм эпохи Ивана Грозного с бармами на плечах. Насмотревшись на таких вожаков, крестьяне начинали просить приезжать на свои собрания правых деятелей [34].

Революционное движение в 1905 году имело «мотором» группы «передовых» крестьян, оформленных в подпольные кружки с участием сельской интеллигенции. Вот как это выглядело в районе нескольких соседних деревень Саратовского уезда.

В Голицыно в 1903 — 1904 гг. группа крестьян начала вести революционную пропаганду под руководством сельских учителей. К концу 1905 г. в этой группе состояло 35−40 человек, в большинстве мастеровых-плотников. В бывшей крепостной малоземельной Тепловке в 1897 г. сорганизовался кружок по инициативе заезжего интеллигента. В 1903 в нем было пятеро крестьян, в начале 1905-го — 12, в середине — около полусотни. В Ириновке в 1895 г. группа крестьян открыла Народную библиотеку. Это вызвало знакомство с местной и городской интеллигенцией. Среди интеллигентов оказался марксист, начавший революционную пропаганду. К 1905 г. в селе существовало организованное ядро крестьян, начитанных в нелегальной литературе, в том числе двое с восьмимесячным тюремным опытом. Эта группа проводила нелегальные собрания, иногда приезжали агитаторы. В августе 1905 г. ириновцы сагитировали упорную забастовку в имении князя Щербатова. Село имело репутацию революционного, в то время как окрестные села революционностью не отличались. Ириновцы назначили на 17 октября съезд в Новых Бурасах для организации большого выступления, но никто из соседей на самочинный съезд не явился. Между 18 и 20 октября ириновцы захватили соседнюю экономию Щербатова, создали вооруженную дружину из 26 человек и занялись «экспортом революции». В Голицыно они пришли строем, со знаменем, в момент митинга, на котором два саратовских агитатора безуспешно пытались поднять крестьян. Ириновские вели себя подчеркнуто вызывающе, ограбили казенную винную лавку с песней «Царь Николаша, монополька будет наша», враждебную толпу пугали «бомбами», прошли с «марсельезой» по улицам села, чтобы «восстановить престиж революции». Присоединив несколько голицынских интеллигентов, дружина отправилась в Тепловку, где находилась экономия. Тепловский кружок выступал против поджогов и погромов, поэтому ириновские взяли инициативу в свои руки. При этом имел место элемент провокации. Собрав двухтысячную толпу, «не дав ей опомниться мы повернули в улицу ведущую к экономии». Имение было разгромлено. Немногочисленные голицынские революционеры разгромили две лесные караулки, порвали телеграфные провода. 23 октября, по инициативе сельского писаря И. К.Куцевича часть деревни организовалась и вооружилась. Остальных собрали набатом. На площади, где за три дня до этого был митинг с призывами к свержению царя, был отслужен молебен с многолетием царю и проклятием безбожникам-бунтовщикам. Характерно, что революционеры проживали компактно, как в Малиновке, — было очевидное «революционное гнездо». Произошел ожесточенный погром примерно 20 семей. От самосуда толпы их спасло только прибытие войск. 28 октября сельский сход Голицыно постановил отказаться от революционеров и просить земского начальника отправить их в Сибирь на поселение. В Тепловке группа крестьян во главе со священником Малининым на общем собрании стала избивать главу революционного кружка — ветврача, но была разогнана кружковцами. Когда пришли войска, эта группа выдала революционеров полиции [35].

Разросшаяся ириновская дружина была арестована при встрече с войсками 24 октября 1905 г., при попытках продолжать разгромы имений в окрестностях.

В слободе Даниловке Аткарского уезда революционная группа отпраздновала 1 мая в 1905 г. в лесу. Пришло много народу: кто праздновать, кто посмотреть на крамольников. «…С этого же 1 мая у нас породилось течение монархическая группа людей, которая враждебно смотрела на нас», — вспоминал революционер этого селения. Революционные активисты грабили поезда, бросали на пути спиленные телеграфные столбы, летом, осенью 1905 гг., летом 1906 г. организовывали погромы усадеб, а в 1907 году грабили винные лавки. В результате 90 человек были арестованы. На излете революции в слободе организуются монархисты. Есть неясное указание на некую пропагандную войну революционеров и монархистов в этом селении и раскол в рядах последних [36].

Имеются сведения о «бойне» революционеров в Песковатке. В станционном поселке Салтыковка по крайней мере один житель был избит за безбожие и сочувствие к «забастовщикам» [37]. В ответах на анкету 1924 г. сохранились некоторые штрихи о тогдашнем соотношении сил в Песчанской волости. «…Село имеет большую населенность, где были как сторонники аграрных беспорядков, так были и против, поэтому в открытую форму они вылиться не могли». Благодаря этому уцелело имение Лежнева. В село дважды приезжали «каратели»: сначала по поводу разгрома казенной винной лавки, а затем по вызову члена СРН Пушкарского «на почве проучить революционеров», хотя и без экзекуций. Далее выясняется, что Пушкарский был убит, за что 9 человек понесли наказание [38]. Дочь революционера вспоминает свои детские впечатления от ареста отца в 1905 г. (Оркино Саратовского уезда): «… а эти кулацкие шпионы ликовали и собрались и кричали расстрелять их, наши сельские кулачки были в торжестве в то время» [39].

Подобные сцены разыгрывались во многих волостях уездов, охваченных аграрным движением.

На спаде революции, в 1906 — 1907 гг., в губернии образовались отделы разных черносотенных Союзов. Во многих случаях организационно оформлялись группы, возникшие для противодействия местным революционным группировкам на протяжении 1905 года. Так, в большой аткарской слободе Елани было одно из первых проявлений низового антиреволюционного движения: 10 февраля 1905 г. толпа пыталась устроить самосуд над неверующим учителем [40]. А 26 ноября 1906 г. здесь под председательством земского начальника Березина, состоялось собрание, на котором был открыт отдел СРН. Свыше 450 человек — почти все присутствовавшие — записались в Союз. В ту же ночь глухими улицами Елани была разбросана прокламация от «группы сознательных крестьян» с лозунгом: «…долой земского начальника черносотенца и его союз истинно-русских хулиганов!» [41] Активность в черносотенном движении проявил епископ Саратовский и Царицынский Гермоген, впоследствии скандально известный по эпопее с Илиодором. По его инициативе в мае 1907 г. было объявлено о создании Православного всероссийского братского союза русского народа с переименованием существующих отделов СРН. В августе того же года новая организация была зарегистрирована. Формально неполитическая, призванная заниматься «религиозно-нравственным просвещением» русского народа, организация, разумеется, попала в политический контекст [42].

Следует сказать, что деятельность правых организаций не вызывала столь пристального внимания властей, как подпольная деятельность эсеров. Сбор сведений о правых носил эпизодический характер, данные не отличались полнотой и точностью. Гораздо большее внимание вызвал, например, Илиодор, от наблюдения за которым остался целый ряд переписок. Так, жандармское дело «О монархической организации Саратовской губернии» за 1916 г. содержит всего один документ — список состава Саратовского отдела Союза имени Михаила Архангела из 19 человек [43].

В конце октября 1907 года по жандармской линии поступила информация о 12 отделах и 6 подотделах СРН в губернии. При этом в Саратовском уезде наблюдался рост числа отделов, в Царицынском — увеличение числа членов, отдел в Малиновке Сердобского уезда уменьшался [44]. И. д. Саратовского губернатора 20 декабря 1907 г. конкретизировал картину. По его данным, отделы СРН имелись в Саратове (250 членов), Вольске (300), Царицыне (3000), селе Медяникове Вольского уезда (332), слободе Елани Аткарского уезда (2000) и подотделы: в Саратовском уезде в селах Алексеевка (910) и Ключи (500), в Вольском — в Максимовке (58), в Сердобском — в Малиновке (120), В Хвалынском — в Алексеевке (15), Демкине (100), Самодуровке (50), Федоровке (40), Черном Затоне (25). Отделы Общества православного всероссийского братского СРН имелись в Саратове (7000) и Мордовской Карагуже Хвалынского уезда (25). В Турках Балашовского уезда существовал Союз землевладельцев монархистов-конституционалистов из 40 человек, почти не проявлявший деятельности.

Численность правых организаций в этот период росла, в противоположность левым партиям. «Быстрому росту правых партий, — резюмировал губернатор, — мешает до известной степени то обстоятельство, что во главе многих отделов их, если не в большинстве, состоят лица или недостаточно развитые, или недостаточно энергичные, популярные и т. д.» [45].

Через год, 8 декабря 1908 г., сам Саратовский губернский отдел СРН представил в жандармское управление сведения о своих отделах и подотделах [46].

В Саратовском уезде отделы были: в Малой Гусихе Содомской волости, Новых Бурасах, Алексеевке, Лохе, а также Гремячихе, Красной Речке Лоховской волости, Березовке Липовской волости. Отметим, что большинство этих пунктов — центры соседних волостей, то есть пространственно один компактный район уезда.

В Царицынском уезде отделов не было; они имелись в самом Царицыне и на Французском заводе.

В Вольском уезде отделы имелись в Вольске, Максимовке Синодской волости, Медяникове, Труевой Мазе и Федоровке.

В Аткарском уезде — в слободе Елани и Большой Рельне.

В Сердобском уезде — в Байке, Малиновке и Змиевке Малиновской волости.

В Хвалынском уезде отдел располагался в слободе Алексеевке.

В Балашовском уезде отделы были: в слободе Романовке, Свинухе, Родничке, Большом Карае, Кардаиле, Терновке, Мордовском Карае, Ежовке Мордово-Карайской волости, Латышевке Падовской волости, Кислянке. Это также компактный район западной и юго-западной части уезда. В остальных трех уездах отделов на тот момент не было.

В начале мая 1912 г. Вольский исправник представил губернатору списки личного состава семи подотделов СРН уезда. Их целесообразно рассмотреть подробнее.

Девичье-Горский подотдел: 100 мужчин, в том числе председатель, два товарища председателя (оба отбывали административные аресты), казначей (отбывал 8 месяцев тюрьмы за кражу казенных вещей на службе), секретарь и 95 «членов Совета». Из этих 95 трое имели месячные отсидки за административные нарушения, двое привлекались за нарушение правил рыбной ловли, трое — за незаконное собрание. В этих проступках можно предполагать типично крестьянские правонарушения. Но еще 8 человек судились или под следствием состояли за кражи и прием краденого.

Казанлинский подотдел: 1129 членов, в числе которых много женщин и 38 детей 8 — 16 лет. В числе членов — священник о. Шкенев. Из 13 человек, подвергавшихся взысканиям, 8 отбывали за самовольное собрание схода (двое из них, кроме того, состояли к моменту составления документа под судом за вымогательство и самоуправство), один отбывал наказание за аграрное движение и известен как шинкарь, 4 состояли под судом или отбывали наказание за вымогательство.

Хватовский отдел СРН: исключительно мужчины; председатель — политически неблагонадежный священник Владыкин. Из трех товарищей председателя двое отбывали месячный арест и состояли под следствием. В отделе также были казначей и секретарь при 158 членах. Из этих последних 9 человек отмечены как политически неблагонадежные, двое судились за убийство, 9 отбывали тюрьму и один состоял под судом за кражу, 1 — подследственный.

Максимовский и Вязовский подотделы состояли исключительно из мужчин: 44 и 188 соответственно. Сведений о судимых не приводится.

Стригайский отдел: 112 человек, в том числе священник и 17 женщин, 4 малолетних. Наказанные: один приговорен за прием краденого, один отбывал 6 месяцев за убийство двух человек и еще один был приговорен за убийство, 1 приговорен к году арестантских отделений.

Булгаковский подотдел: 565 человек, в том числе 250 женщин. Наказанные: 14 человек отбывали в 1909 г. административный арест по три месяца. Остальные пятеро пострадали за вполне уголовные деяния — растрату, кражи и т. д. [47] Этот отдел в конце 1909 г. насчитывал 284 крестьянина, а в феврале 1910-го в нем числилось 593 члена. [48]

К 1916 году сельские отделы правых организаций в губернии (как и в целом по стране) сократились до 10−25 человек, многие отделы закрылись. Хотя сохранившиеся отличались сплоченностью и устойчивостью. Не раз возникала конфронтация между членами СРН и приходскими священниками, хотя, по логике вещей, им надлежало быть ближайшими соратниками [49].

Вернемся к проблеме контекста, в котором разворачивалось черносотенное движение. Нетрадиционным и богатым источником здесь могут послужить отчеты благочинных за начало 1910-х гг. В них рефреном проходила мысль о падении благочестия в среде молодежи и о развращающем воздействии отхожих промыслов. Повсеместно отмечалось постепенное возрастание благочестия после революционных 1905−06 гг. Священники предъявляли претензии к базарам и ярмаркам. Они неизменно назначались на выходные и праздничные дни и отвлекали прихожан от храма, равно как и крестьянские «помочи». Отношение к священству драматично окрашивалось «унизительным» способом его существования, что также отмечено едва ли не в каждом отчете. Показательно, что почтительное отношение к священникам обнаруживалось там, где они реально проявляли какую-либо деятельность на пользу крестьянам. Так, в ряде сел Аткарского уезда они работали в 1912 г. председателями и членами волостных комитетов по помощи голодающим, в других селениях того же уезда члены причта активно работали в кредитных товариществах. Это создавало доверительные отношения [50].

Отдельным предметом попечения духовенства были церковные школы. Их количество в 1913 г. приближалось к тысяче. В отчете о состоянии церковных школ за 1911 г. высказано такое опасение: «Дай Бог скорее дождаться внесения в школьную сеть и всех вообще церковных школ епархии! Но не дай Бог, чтобы эта сеть послужила поводом и причиною перечисления церковных школ в ведомство Мин. Нар. Просв. к чему уже делаются попытки Государственной Думою». Действительно, церковная и земская школа оказывались в положении не совсем равноправных конкурентов. Дело в том, что земские школы содержались земством, а церковные — церковью и крестьянами. То есть за земскую школу крестьяне не платили, а за церковную — платили. Особенно разителен бывал контраст при постройке школьных зданий: в первом случае это заработок для крестьянина, во втором — тяжелый расход. В епархии специально отмечали доброжелательное отношение к ЦПШ со стороны старообрядцев, которые в них охотнее отдавали своих детей, чем в земские школы. Гласный Аткарского земства старообрядец С. Е. Усачев активно защищал церковные школы на земском собрании. В сердобской Монастырщине — старообрядческом центре уезда — ЦПШ помогла обращению многих к Православию [51]. В разных местностях бывали разные примеры отношения к церковной школе. Где-то, видя бесплатную земскую, крестьяне отказывались оплачивать церковную школу, где-то, напротив, наблюдался наплыв в церковную школу и готовность ей помогать при наличии земской в том же селе. В то же время некоторые земства субсидировали церковные школы [52]. Не раз зафиксировано равнодушие в министерских и земских школах к вопросам благочестия и посещения учениками Богослужений. В ЦПШ, напротив, учителей старались подбирать с учетом их религиозного настроя.

В ряду сельских организаций можно указать на вольные пожарные дружины. В конце 1909 г. их насчитывалось в губернии несколько десятков. Большинство — в лесистых Вольском и Хвалынском уездах — 16 и 17 соответственно; в преимущественно степных южных (Аткарский, Балашовский, Камышинский и Царицынский) дружин не оказалось вовсе, по три дружины насчитывалось в Кузнецком и Сердобском уездах, две в Петровском, одна-единственная дружина в Саратовском уезде была организована в Ивановке. Такой общий расклад вполне отвечал природно-климатическим условиям по разным районам губернии. В то же время следует обратить внимание на то, что пожарная дружина в годы, непосредственно следующие за революционным всплеском, попадала в политический контекст. Это происходило потому, что одним из главных средств внутридеревенской борьбы выступали поджоги [53]. Кроме того, вольная пожарная дружина объединяла, хотя наверняка с разной степенью реальной связи, дворянство, священство, интеллигенцию села с крестьянским большинством. В дружинах была своя иерархия: почетные члены или попечители, председатель правления (староста), его помощник, члены правления, дружинники (или члены-охотники). В Вольском уезде, например, почетными членами или попечителями многих дружин выступали граф и графиня В. П. и О. Б. Орловы-Денисовы, граф А. Д.Нессельроде, врачи, учителя. Многочисленные хвалынские дружины имели более простой состав: староста (или правление из нескольких человек) и несколько десятков членов-крестьян [54]. Обо всех членах дружин сообщается, что они политически благонадежны. При всей возможной формальности этой характеристики все же учтем, что после 1905−06 гг. представление о благонадежности весьма конкретизировалось, и в состав пожарных дружин вряд ли попали бывшие «аграрники», или те, кто имел устойчивую репутацию хулиганов. Скорее, основу составили «исправные» и лояльные крестьяне.

В 1913 г. епископ Алексий выступил с инициативой создания повсеместно при церковных причтах кружков ревнителей православия (далее — КРП) из наиболее прилежных прихожан; был разработан устав. КРП должны были быть именно организациями, с официальным членством и взносами. КРП начали организовываться с весны 1913 г. Главными задачами для кружков выступали борьба с расколом, пьянством и хулиганством. В ряде случаев их члены давали обет трезвой жизни. КРП выписывали литературу для народа, устраивали беседы в храмах и частных домах, приобретали Евангелия. Небольшие средства доставляли им членские взносы и пожертвования, обычно в пределах нескольких десятков рублей. КРП Старо-Назимкина Петровского уезда сформировался в мае 1913 г. и вскоре организовал паломничество к иконе Божией Матери, которая находилась в часовне прихода Русской Норки того же уезда. Около 200 ревнителей и других крестьян, после молебна и напутственного слова священника, в стройном порядке совершили «неслыханное доселе в нашем краю», — как сказано в отчете, паломничество. У иконы был отслужен молебен с акафистом и водосвятием при стечении не менее 5000 крестьян окрестных селений. Громадное впечатление не испортил даже проливной дождь; ревнители собирались продолжить паломничества, но подоспевшие полевые работы этому помешали [55]. Конечно, не все кружки были способны организовать такие массовые мероприятия. Иногда крестьян смущала необходимость записываться, регистрироваться, иногда тяжел оказывался членский взнос и иные возможные расходы. Между тем, как справедливо отмечал благочинный в Вольском уезде, дело это нельзя считать новым: в каждом приходе и так было 10−20 ревнителей, которые между службами в храме читали религиозные тексты или вели беседы; такие ревнители успешно полемизировали со старообрядцами, так как начетчики опасались вступать в прения со священниками, но охотно беседовали с рядовыми прихожанами [56].

В первом благочинческом округе Вольского уезда, где числилось более пяти тысяч официальных раскольников, лучший церковный староста был в селе Воскресенском, где их насчитывалось более всего, почти 1300 человек [57]. По одному из округов Аткарского уезда специально отмечалось, что пастыри наиболее активны в тех приходах, где есть раскол и неверие [58]. Есть свидетельства и о прямой борьбе в крестьянской среде. В кузнецком Кунчерове был открыт КРП, который обратил внимание на борьбу с пьянством и хулиганством. Однако хулиганы стали устраивать ревнителям «неприятности», так что потенциальные члены КРП опасались вступать [59]. В ряде аткарских сел, где наблюдался «упадок благочестия», члены КРП стали собирать вокруг себя прихожан, передавали слышанное от священника, наставляли молодежь. Иногда в ответ слышались насмешки, но иногда и обидчик «вразумлялся» и шел записываться в кружок [60]. Священник хвалынской Федоровки о. Василий (Лохов) единственный во всем благочинческом округе «трудился по обличению» раскола, и к 1911 г. обратил 35 человек, что надо признать свидетельством незаурядного таланта и энергии. В Федоровке в числе первых в округе начал организовываться кружок ревнителей православия (35 человек), существовали, как уже говорилось, отдел СРН и пожарная дружина [61]. В Барановке того же уезда не имелось раскольников и сектантов, не было развито хулиганство, поэтому кружки ревнителей православия боролись с пьянством, подражая обществу трезвости, которое открылось за год до появления КРП. Оно появилось благодаря энергии местного священника и включало около 200 человек. Общество располагало солидными суммами от взносов и пожертвований, была даже справлена одна трезвая свадьба [62].

К этим организациям следует добавить церковно-приходские попечительства (ЦПП), занимавшиеся «благоукрашением» церквей, церковно-приходские советы и церковные братства, инициировавшиеся Синодом, группы «потешных», которые перед Мировой войной довольно уверенно функционировали на уездном уровне и имели перспективу укоренения в деревне с большим процентом молодежи.

Показательно отношение крестьянства к общегосударственным торжествам. Череда юбилеев, прославлений святых в 1909 — 1913 гг. выглядела как своего рода выздоровление после смутных лет. Народное воодушевление на этих мероприятиях было неподдельным [63]. При праздновании 300-летия царствования Дома Романовых не раз в губернии отмечены случаи самостоятельных инициатив сельских обществ по построению больницы, часовен, приобретении икон и колоколов и т. п. Во всех земских и церковно-приходских школах проходили литературные «утра», торжественные службы в церквах. Исправники отмечали сочувственное отношение к празднествам всех слоев населения, отсутствие «безобразий» и «дебоширства» [64]. В то же время «революционные» даты не вызывали резонанса на селе. Например, 17 октября 1906 г., в годовщину манифеста, власти губернии опасались манифестаций и сборищ. Но в уездах не было к ним ни малейших попыток [65].

Вот на каком фоне и в каком соседстве в деревне функционировали правые политические организации. В Лопатино Петровского уезда в феврале 1904 г. образовалась группа эсеровской направленности примерно в 12 человек. Инициаторами стали уже имевшие тюремный опыт. Члены разделились на террористов-экспроприаторов и пассивных; печатали прокламации, провели четыре собрания в оврагах и лесу, в том числе массовое, с участием до 500 человек. В революционной работе активно участвовали врачи и фельдшеры местной больницы, а также попадья с двумя дочерьми. В ответ в феврале 1905 г. священник, пристав и начальник пожарной команды организовали дружину борьбы с крамолой [66]. Пожарная дружина в Лопатине была, очевидно, одной из наиболее активных, — она единственная в губернии имела, при составе в 74 человека, еще два отделения в соседних селах (в Елшанке 24 члена и Генеральщине 15) [67]. Революционная группа сделала два «экса» на почте, ограбив 38000 р., доставала фальшивые паспорта, «терроризировала» полицию и «буржуазию». Манифест 17 октября революционеры откомментировали по-своему, видимо, весьма вызывающе. После этого священник Смирнов собрал набатом жителей и выступил с призывом наказать громил и хулиганов. В результате 4 революционера были избиты, 3 дома разгромлено, их хозяева несколько дней скрывались по оврагам. Ни о каком сопротивлении вооруженных революционеров неизвестно. Только потом последовали аресты «эксистов» полицией [68]. Впоследствии в селе был активен священник о. Петр (Поляков). Он открыл общество трезвости, куда охотно записались многие крестьяне, проводил религиозно-нравственные чтения в церковной школе, которые также активно посещались взрослыми прихожанами [69]. В 1913 г. было с особым подъемом отпраздновано 300-летие Дома Романовых: на средства волости и пожертвования разночинцев закупили фейерверки, которые и пустили 21 февраля при большом стечении крестьян, а потом пропели гимн и «Славься!» [70]. Характерно, что «дружина борьбы с крамолой», как видим, не бывшая «бумажной» организацией, не зафиксирована в качестве отдела какой-либо правой партии. Возможно, она официально и не регистрировалась.

Пригородная аткарская Медведевка была одним из центров революционного движения на несколько волостей Аткарского уезда. Крестьянское движение в уезде поощрялось и направлялось революционно настроенной земской управой во главе с Г. Г. Лапицким [71]. К началу 1905 г. в селе было 20 активных революционеров и 40 сочувствующих, имелась связь с Аткарским эсеровским комитетом и местным землевладельцем-народником. Вся группа пошила себе фуражки одного фасона. С весны 1904 члены группы увозили сено, косили траву в экономиях, «где нужно», устраивали пожары. Революционная группа росла, «но росла и противоположная сторона». В селе образовался Союз истинно русских людей, душой которого был крестьянин Мичкавов и священник Виддинов. В мае и июле 1905 года приезжал губернатор П. А. Столыпин, аресты производились, видимо, по спискам, составленным черносотенцами. В конце 1907 г. 75 человек было выслано за пределы губернии. Черносотенцы собирали несколько сходов, чтобы добиться исключения арестованных и сосланных из общества, но большинства собрать не смогли [72]. С конца 1909 г. 9 крестьян содержались под стражей по обвинению в противоправительственной деятельности. Однако прокурор окружного суда нашел, что свидетели, говоря о наличии еще с 1903 г. в деревне революционной организации, к которой якобы принадлежит едва ли не три четверти всего общества, знают о ее существовании со слов самих же «членов». Никаких объективных данных дознание не добыло, а потому и основания для обвинения отсутствуют [73]. Однако борьба в Медведевке не была плодом фантазии следователей. В 1914 г. дружина СРН насчитывала в этом селе 25 человек. 7 из них в июне 1914 г. обратились в Главный Совет Союза с просьбой исходатайствовать каждому из просителей отруба по 24 десятины для переселения с земли, арендуемой ими с 54 другими медведевцами, «из которых большинство закоренелые левые». Развернутую картину противостояния рисует письмо председателя отдела в Главный Совет от 26 марта 1916 г. Согласно ему, в Медведевке организовалась «партия» из участников беспорядков 1905 г., вернувшихся из тюрем и ссылки. На сходе у нее набиралось 2/3 голосов, и, таким образом, «партия» распоряжалась судьбами общества, проводя желательных кандидатов как на выборные, так и на наемные должности. Земский начальник не реагировал на такое положение вещей, хотя съезд земских начальников отклонил 7 кандидатур на должность сельского старосты, предложенных левым большинством [74]. В 1918 г. медведевцы переписали до 50 человек «бывших монархистов» из своих односельчан, собираясь устроить расправу [75]. То есть упорная борьба черной и красной «сотен» в этом селе проходит через весь период 1905—1918 гг.