Образование малорусских поселений в южной оконечности Саратовской губернии представляет для этнографа темное пятно, осветить которое чрезвычайно затруднительно по отсутствию ясных и точных указаний. Письменных актов и документов относительно заселения южных местностей нашей губернии малороссами в архивах волостных правлений и прежних сельских расправ не имеется, доверять же устному преданию, которое хотя отчасти и основано на истине, но, проходя по многим последовательным генерациям, потеряло относительную справедливость и приняло фантастическую форму и легендарный характер сказки – доверять этому сплетению вымысла и правды невозможно. Вот почему трудно раскрыть, и правдиво объяснить обстоятельства и условия, сопровождающие время образования и возникновения малорусских поселений. По-видимому, некоторое облегчение в разрешение этого вопроса вносит то обстоятельство, что малорусские поселения возникли сравнительно недавно, назад тому каких-нибудь 150 лет, но в существе дела это кажущееся облегчение не даст никакой нити распутать этот узел. Одно можно сказать с достоверностью, что малорусы, заселившие юго-восточные части Балашовского уезда, вышли из Киевской или другой какой малорусской губернии, близкой к границе тогдашних владений Речи Посполитой. Частые восстания казаков и холопов против аристократов и польских магнатов, тяжесть притеснений помещиков и ужасы войны – эта совокупность причин служила двигателем переселения, стимулом, заставляющим народ тревожно искать тех волшебных мест где лучше. На восток от места родины холопов слались бесконечные широкие степи, могущие бесследно скрыть в своих равнинах путь дорогу беглецов. Эти степи служили сборным пунктом куда стекалось все ищущие новой жизни, других условий существования в другой обстановке, где безвозвратно тонули люди, давшие начало казачеству и колонизации восточного края. Я не могу умолчать о том народном придании, которое держится среди населения больших и малых хохлацких слобод, разбросанных по степной реке Терсе, впадающей в Медведицу. Глубокой старости люди до сих пор  рассказывают, что «деды» их проживали в привольный местах Украины, о которой они сохранили, конечно, смутное, сбивчивое, но отрадное воспоминание. Народный рассказ называет даже местность и топографически определяет ее свойство и характер: вышли мы из-под Киева, передают старики Самойловской слободы, и вышли по той самой причине, что нас притесняли паны и разорили наши пажити. Для того, чтобы сделать свое путешествие скрытным и незаметным, беглецы, как говорит народное предание, собрались тайно под покровом темной ночи. Для удобнейшего скрытия побега «старики» затопили печи, и выходящий из труб дым говорил панскому управляющему, что все обстоит благополучно! Между тем несколько десятков семей уходя все дальше на восток и скрываясь все дальше в Донские степи… след их затерялся в бесконечно широких равнинах, где на протяжении сотни верст не встретилось живой человеческой души. Описание степей Гоголем в его «Тарасе Бульбе» как нельзя более подходит к характеру и свойству тех девственных мест, по которым шли наши беглецы. Мы не станем следить за ними из дня в день и описывать случаи и происшествия, сопровождавшие странствие беглых малороссов. Для нас достаточно упомянуть о бегстве «холопов» как о характерной черте, как о явлении имеющем значение для этнографа. После бесполезных скитаний по неизвестным землям, выходцы из Украины достигли долины реки Хопра, естественные богатства которой привлекли внимание малороссов и они разбили свой временный лагерь на левой стороне реки. Переселенцы не были одинокими на новой своей стоянке: на правой стороне Хопра уже образовались поселения чисто русские, начало которых дали выходцы из Великой России, теперешних внутренних губерний. Селения эти назывались: Репное, Мелик, Пады, Большой Карай и пр., но некоторые поселки и деревни образовались переселенцами инородцами: мордвой, как например Козловка, Мордовский Край и пр.  Столкнувшись с другими народностями малороссы стали к ним во враждебное отношение, инициатива которых принадлежала, впрочем, великорусам. Конечно, в действительной жизни, при повседневных столкновениях недружелюбные чувства переходят во вражду, которая вносит раздор и сумятицу во взаимные отношения. Украинские поселенцы не могли вынести давления великорусской вражды, и сняв свой лагерь, двинулись дальше на восток, постепенно заселяя течение реки Терсы, проходящей по юго-восточной части Балашовского уезда. Таким порядком образовались слободы: Елань, Самойловка, Песчанка и др., жители которых были именно те кочующие малороссы похождения которых мы описали выше. Наш Саратовский край весь заселен людьми, которые стягивались в новые места из всех концов России и давали собой тот характерный колорит, которым отличается население нашей губернии. Этнограф, изучающий состав населения Саратовской губернии, натолкнется на последовательные этнографические формации, наслоение которых происходило в эпоху заселения нашего края. Контингентом колонизации должно считать великорусскую народность, как преобладающий элемент в переселении, затем следуют малороссы, далее идут народы чуваши, татары и прочие инородцы и, наконец, немцы. Не смотря на значительность интереса, спряженного с решением вопроса: когда и при каких условиях оседали в черте нашей губернии все вышеназванные народности, мы обходим этот вопрос, удаляющий нас от предмета нашего исследования.

Переселенцы – малороссы при своих поисках удобств места жития преимущественно выбирали такие равнины, на которых протекали бы реки. Текучая свежая вода – необходимое условие хохлацких поселений, встретить которых на стоячей прудовой или озерной воде также трудно, как трудно увидеть небеленую хату в любой малорусской слободе. Вот почему наши странники, минуя привольные степные места, облюбовали себе реку Терсу, по правому берегу которой и растянули свои поселки, в недальнем друг от друга расстоянии. Земля, на которой поселились крестьяне, принадлежала г.г. Нарышкиным и потому малороссы неожиданно очутились закрепленными за землевладельцем. Желая избавиться от этого, крестьяне согласились на предложение правительства безвозмездно возить соль с Эльтонского озера во внутрь России. За эту послугу правительство обещало отдать крестьянам землю в собственность. Выгода такого условия пала только на жителей слободы Елани, которые до сих пор считаются собственниками, между тем жители остальных хохлацких слобод, как-то: Трех-Островов, Песчанки и пр., не выполнившие условий, остались на положении государственных крестьян. Очертив таким образом внешние условия, сопровождавшие первоначальное заселение малороссами нашего края, мы в нижеследующем очерке приступим к описанию тех форм частной и общественной жизни, в которых выразился характер переселенцев. Далее мы представим то современное положение, в котором находятся малорусские поселения, жители которых под влиянием новых условий местности и воздействия на их характер великорусской народности, утратили многие типичные черты своей именной особенности.

Переселенцы, давшие начало образованию малорусских поселений Балашовского уезда, выбрали себе для местожительства течение степной реки Терсы, впадающей в Медведицу. Характер и свойства этой местности в ту пору были таковы, что вполне отвечали требованиям земледелия и общежития: привольные, ковылем поросшие равнины тянулись на сотни верст, уходя на юг и сливаясь с общим видом Донских степей. Про те поля, которые окружали в старое время хохлацкие поселки, можно сказать словами А.В. Кольцова:

Ах ты степь моя, степь раздольная,

Далеко ты степь пораскинулась,

К морю Черному понадвинулась.

Из всех родов земной поверхности без холмленные равнины, однообразно славшиеся вдоль и ширину, всегда предпочитались русскими земледельцами гористым местностям, иссеченным оврагами и другими углублениями. Такой выбор местоположения обуславливается тем исключительным родом занятий, которым характеризуется русский человек, по справедливости названный земледельцем. Склонность к возделыванию земли, в свою очередь, обуславливается характером и видом земной поверхности, которая дает толчок и направление человеческой деятельности. Жители горных стран, где так редки небольшие годные к посеву долины, опекурируют в жизни скотоводством; обитатели лесных местностей промышляют торговлю лесом и различными деревянными поделками (например, жители Кузнецкого уезда); заселяющие же сравнительно бесплодные или истощенные земли обращаются к промышленности и труду не связанному с обработкой почвы. В силе этих причин, малороссы, привыкшие к земледельческой деятельности, искали таких условий существования и труда, которые подходили бы к роду усвоенных ими занятий. Поэтому, проходя огромное пространство, отделяющее западную Украину от нашей губернии, переселенцы остановились на реке Терсе, пустынно протекавшей по степному приволью не заселенных земель. Кроме этой общей, так сказать причины, влиявший на выбор местожительства, среди переселенцев едва ли не главную роли играло желание скрыться как можно дальше от поиска помещика и власти. Находясь под преобладающим влиянием этих побуждений, беглецы уходили вглубь безлюдных степей минуя места населения, где могли скоро отыскать их и догадаться относительно способа переселения. Подобное объяснение, касающееся поселения малороссов в самой глуши Саратовской губернии, не лишено основания: народное предание указывает на это обстоятельство и прибавляет, что сто стороны украинского помещика г. Самойлова (по имени которого и названа слобода) были употреблены энергичные усилия для отыскания беглецов. Через два года по приходе малороссов в нашу губернию в образовавшиеся по реке Терсе поселения был присылаем доверенный комиссар Самойлова, которому, со стороны последнего, дано было полномочие эксплуатировать труд крестьян в пользу прежнего помещика. Но как уже было замечено нами выше, переселенцы поселившиеся на земле г.г. Нарышкина, были закреплены за последним и потому попытки Самойлова остались безуспешными. Комиссар по фамилии Молдавский остался в новоизбранной слободе, в которой играл видную роль в качестве писаря, грамотного человека, а потом священника. В руках у нас находился любопытный документ, характеризующий тогдашнее время и касающийся личности писаря Молдавского при его посвящении в сан священника. О содержании этой бумаги мы скажем после, при описании последующей эпохи в жизни поселенцев, когда они устроили в своей слободе первую церковь; теперь же мы скажем о тех условиях существования, которые окружали малороссов с первого дня их поселения на нашей почве. Заброшенные судьбою в глухую захолустную местность, мало населенную и удаленную от центров общежития, малороссы боялись удалять свои поселения друг от друга и потому построились в недалеком расстоянии, образовав слободы: Песчанку, Самойловку и Елань из которых вторая занимает относительно других срединное положение. Жители Самойловки поселились на той точке течения реки, где она сделав несколько крутых поворотов и изгибов, образует собой три полуострова на которых, ввиду житейского удобства и построились переселенцы.

Народный рассказ, касающийся эпохи поселения, такими яркими и поэтическими красками живописует старое привольное время, что, слушая повествования стариков, переносишься мыслью в отдаленное прошлое, суровое, жестокое, но интересное время. В ту блаженную для земледельцев пору не было ограниченного душевого надела, всякий захватывал себе столько земли, сколько мог обработать и при том выбирал такой участок поля, который считал лучшим и богатым. Поэтому не удивительно, что в настоящее время, когда увеличилось народонаселение и поэтому определилась норма крестьянских наделов, в народе слышатся воспоминания и сожаления о прошлом. По народному объяснению, золотой век времен обилия и богатства прошел безвозмездно. Конечно мы должны признать общий факт, что производительность почвы и других естественных богатств в течении времени, хотя и незаметно, но тем не менее верным путем ослабляются, но допущение этого явления нисколько не обязывает вас согласиться с мнением народа о невозвратной потере обилия и довольства. Напротив, наука и развитие человеческой предприимчивости уже нашли средство не только поправить наши ошибки относительно истощения земли, но даже увеличить ее производительность и открыть сокрытые в ее недрах богатства. Как бы то ни было, но крестьяне хохлацких поселений настойчиво защищают свое убеждение в превосходстве старого времени над новым и действительно, в общем, они совершенно правы. По приходе на земли нынешнего Балашовского уезда переселенцы встретили девственную почву, не тронутую рукой человека, леса, которые вековыми рощами окружали берега реки Терсы. Припомнив степной характер той местности, которую мы описываем, читатели пожалуй удивятся тому обстоятельству, что переселенцы встретили на новом своем жилище густые и обильные леса. Но это справедливо: до сих пор, несмотря на настойчивое истребление деревьев остатки прежних лесов еще окружают хохлацкие поселения. Распространение лесов по степным пространствам совершается рукою самой природы: маленькие зернышки и семена растений наподобие пыли носятся в воздухе и гонимые ветром плавают на огромном пространстве, постоянно оседая на земле. На последней, встречая благоприятные условия для своего произрастания, пускают ростки и дают таким образом начало целому лесу. Истреблять молодые всходы деревьев  в ту пору было некому: не было людей, не было травоядных животных, домашних и диких и потому деревья росли на свободе, питаясь сочною, жирною почвой степей, влагою и лучами солнца. Более крупные породы деревьев, имея сравнительно большое и тяжелое зерно, распространяются еще замысловатее: утки, гуси, лебеди и прочая водяная птица, копаясь в болотах и сырой почве, на которой любит расти например ольха, уносят в перьях и на лапках прилипшие к ним зерна и переправляют их словно по почте на другие безлесные места. Этими и подобными путями по степному пространству Балашовского уезда образовались леса, состоящие преимущественно из дуба, вяза, липы, ольхи и пр. пород чернолесья. Переселенцы, естественно, поселившись в тех пунктах земли, где встретили особенное обилие леса, услугами которого они и пользовались, как для построек, так и для различного рода поделок. Кроме этих условий, обставляющих существование малороссов в степях и лесу находилось множество дичи: сурки – эти полевые грызуны – занимали целые десятки верст своими колониями, лисы и волки бродили стаями, утки, гуси и лебеди наполняли озера, болота, словом все представители фауны нашей полосы обитали в тех местностях которые заняли своими поселениями малороссы. Последние – большие любители пчеловодства, для распространения которого в наших местах нашлись самые благоприятные условия: степи и лесные поляны, буквально заросшие всевозможными цветами. Не удивительно что при подобных условиях жизни, малороссы, при трудолюбии и энергии, начали быстро богатеть и наживать себе копейку про черный день. Хохлацкие поселения постепенно разрастались и принимали вид слобод. Материальный достаток жителей увеличивался, труд крестьян окупался.

Увеличение материального достатка влечет за собой развитие разнообразных потребностей натуры человека, который обладает неистощимою способностью безграничных желаний. Почувствовав некоторое материальное приращение в экономии своего хозяйства, крестьяне Самойловки преступили к переустройству своих жилищ, которые при начале поселения носили на себе характер временных кочевых построек, заключающихся в полуземляных и полудеревянных помещениях. Вид малорусских поселений резко отличается от характера и типа великорусских поселений и эта разность особенно заметна в нашей губернии, где редко встречаются села и деревни постройки московского, древнерусского стиля во всей его чистоте и особенности. Проезжая по великорусским внутренним губерниям, турист до сих пор встретит крестьянские дома, построенные по образцу старорусскому, взятого из глубокой древности монгольского периода. Н. И. Костомаров в совей монографии «Нравы и обычаи великорусского народа XVIII века» показывает, что стиль и характер построек и жилищ менее всего подчинялись изменениям и прогрессу времени и что настоящие современные постройки крестьян ничем существенно не отличаются от построек старого времени. В подмосковных и вообще промышленных селах ярославской и владимирской губернии мы видим постройки, чистота и затейливость которых ясно указывает на свежий новый стиль, характер которого возник из стремлений настоящего времени к удобствам и красоте. Древняя же манера построек основалась на просторе и простоте: срубы крестьянских изб представляли из себя квадратную обширную клетку без всяких перегородок  в единственным в своем роде палатьями. Такие крестьянские жилища без всякой затейливости и удобств до сих пор строятся по России всюду, не исключая и нашей губернии, особенно в Аткарском уезде по району реки Медведице. Общий вид и частная манера построек русского села далеко уступает характеру хохлацких слобод, физиономия которых гораздо опрятнее, чище и поэтичнее. Для параллели и сравнения того и другого, можно взять русские поселения по р. Хопру и малорусские по реке Терсе в Балашовском уезде: против слобод Самойловки, Песчанки Волкова и Дубового хуторов, не говоря уже о Елани – нельзя поставить Расказни, Карая, Кислого и прочих селений, хотя жители последних нисколько не беднее первых. Такое превосходство во внешнем виде жилищ относится до типа построек, который  усвоили себе малороссы, приверженцы чистоты и опрятности. Когда занесет вас в русские села (например Аткарского уезда) и принудить искать  в них ночлега, то, не говоря уже о неизбежной принадлежности крестьянской избы – тысяч тараканов, вас охватывает душная атмосфера в которой скопляются испарения людей, а иногда и животных. Конечно, подобная обстановка происходит иной раз от недостатков крестьян, но сто стороны экономической, положение жителей слобод нисколько не отличается от обитателей сел и деревень. Между тем, хохлацкая хатка самая растрепанная и бедная и так заботливой рукой пани – матки приводится в возможно опрятный и чистый вид: что происходит от усвоенного стремления к чистоте и прядку, каким отличаются вообще малороссы. Если у какой либо хозяйки – хохлушки дождь смоет белилы стен, дети или кто либо другой запачкает внутренние стены жилища, облупится печка или совершиться какое либо отступление в общем виде ее хозяйства, то в самое ближайшее свободное время творческая и бойкая рука хозяйки излечит раны и заштопает прорехи. Перед всяким великим праздником, тем более престольным, всякая малорусская слобода чистится, моется, в эту тревожную эпоху торжественного момента вы увидите такое муравьиное движение, такую суету, что вам сразу бросится в глаза эта характерная черта нравов и обычаев малорусского народа. Вот почему всякая слобода вмещает в ясный солнечный день яркою белизною своих окрашенных мелом хаток, окна которых подведены сурьмою, по красному тону которой разбегаются точки и полоски белой, черной и даже голубой краски.  Наравне с внешней чистотой вполне гармонирует и внутренне состояние жилища, где печка испещрена затейливыми «вавилонами», стены убраны развешенными по гвоздям полотенцами самой фантастической расшивки, рисунок и исполнение которой принадлежит вдохновению самой хозяйки или ее дочери. С особенным старанием и трогательно, любовно убирается передний петный угол хохлацкой хаты, где стоят чтимые малороссами иконы Божьей Матери, Спасителя и Иоанна Крестителя, тройственное изображение которых можно встретить почти в каждом доме. Сюда, в этот святой угол сносится все, что только религиозное. Усердие малоросса находит достойным для помещения в этом месте: стены обтянуты пестрейшими обоями, сверху потолка ниспускаются тонкие нити, на которой тихо колеблются искусно сделанные из хлеба голубки, яблочки, яйца и пр. Фигуры из мира растений и животных, но только тех, которое народное сознание считает чистыми и непорочными. За иконами положены целые пучки священной вербы, красной калины и пахучих трав: гвоздики, ноготков, любисток и пр. Подобная опрятность проглядывает во всех подробностях и деталях оставляющих жилище малоросса, даже земляной пол, который изредка заменяет собой деревянный в бедных хижинах одиноких женщин, вдов и сирот, и тот крепко трамбуется глиной и смазывается под щетку, узкое пространство под печкой, назначаемое для принадлежностей и орудий кухни, тоже заботливо чистится, словом на всем окружающем лежит трудолюбивая рука хохлушки. При описании жилища малоросса нельзя не упомянуть о вкусе, руководящим крестьянином в выборе места для постройки дома если теснота или другие неблагоприятные условия принудят малоросса построиться в глубине двора, то хозяин в силу развитых инстинктов общежития до тех пор не успокоится, пока не выберется фасадом дома на улицу, или по меньшей мере в сад. К разведению последних у малороссов замечается особенная склонность, которая за неимением огородного места находит себе удовлетворение в миниатюрных палисадниках, разбитых на улице, а чаще всего на дворе перед окнами По отсутствию садовых деревьев садятся лесные породы крушины и особенно раскидистого вяза: на огородах высятся хрупкие вербы и пахучая черемуха – отчего общий вид хохлацких слобод представляет из себя огромный сад, в зелени которых тонут беспорядочно разбросанные хаты. Конечно, на бумаге и особенно в воображении читается описание это складывается в поэтическую картину отрадного крестьянского существования; в действительности и картина эта далеко не всегда блещет так ярко и свежо, но мы пишем не частный очерк какого нибудь  малороссийского поселения а рисуем картину a vole d oisan…

С первых дней поселения, малороссов тревожили непрерывные грабежи, производящих явление разбоя. Между тем причины эти были так общи и скрывались они в такой глубине строя тогдашней жизни, что уничтожить грабежи и положить конец разгулу и произволу было не в силах не только народа, но и власти. Изучая течение русской истории, явно видишь те тревожные моменты, которые порождали движение целых масс народа, не могшего уложиться в определенные формы гражданского порядка. Образование «вольницы» совершилось путем исторического процесса, который выделял из государственного организма протестующую, бродящую силу, единицы, составляющую сущность которой, или наперекор общему течению жизни. Кроме таких валовых движений протеста в выражении которого участвовали целые массы народа, условия русской, древнемосковской государственной жизни созидали, так сказать, ежеминутно характер которых не мог ужиться в центре порядка и в круге власти. Такие люди в силу центробежной силы стремились на окраины, мало заселенные и потому представлявшие полный и широкий простор разуму и безнаказанности. Одним из удобных поприщ для такого рода разбойничьих похождений в старину служила долина реки Хопра, холмистая, лесная и овражная местность которой представляла когда-то арену грабежа и страшного разбоя. Народное предание, сказки,  песни и воспоминания стариков – словом,  устная литература жителей этого района до сих пор сохранила ясные указания на это жестокое явление старого времени. К сожалению, мы не можем проверить справедливость народного рассказа, который таким образом объясняет обилие и ширину разбоев: «в ту пору, когда наши деды стали заселять землю настоящего Балашовского уезда, между нашими поселениями и владениями Донских казаков пролегала этапная дорога из Москвы в Астрахань. По этому пути провозились целые обозы медной монеты, чеканенной в Москве…» Если допустить этот факт, тогда станет понятным появление и развитие чрезмерного разбоя и грабежа в тех местностях, по которым пролегала  этапная денежная дорога.  Жажда мгновенного неожиданного обогащения – такой импульс, который может принудить сдвинуться и отовсюду налететь целой стаи рыскавших по окраинам удальцов. Последние были такого закала и выходили из такой школы воспитания, что своими похождениями наводили страх не только на народ, но даже на местные власти. В настоящем нашем очерке не у места делать более подробную характеристику той вольницы, которая гуляла по району реки Хопра;  об этом предмете интересующиеся читатели найдут сведения в исследованиях Д.Л. Мордовцева, который посвятил особую монографию характеристике «Понизовой вольницы». Жители той местности, о которой идет наш рассказ, изыскивают всякие средства для отражения разбойничьего напора вольницы; они строили свои жилища, применяясь к условиям того времени, когда на собственность и жизнь производились постоянные покушения. Не имея средств бороться с грабежом другими орудиями, переселенцы ограждали себя крепкими постройками, околицами, которые служили им вроде крепостного вала;  защищающего дома и добро крестьян от расхищения. Само название «околицы», этой характерной принадлежности русского села, показывает ее место и назначение около села, то есть вокруг всего поселения с внешней стороны. Двое ворот, иногда и более вели через околицу в село и эта естественная застава на ночь опускала свои шлагбаумы для прекращения сообщения из вне. Устройство дворов тоже ясно указывало на старое тревожное время; дома крестьян не выходили как теперь фасадом на улицу, а хоронились в глубине просторного двора, который отовсюду обстраивался высоким забором; ворота делались сплошные; без щелей и клеток и толстая знаменитая в своем роде берея наискось перекрещивала полотно дверей, связывая бревна и доски. Такое устройство дворов представляло род внутренних крепостей, защищающих крестьянское имущество от грабежа и насилия. До сих пор еще подобную манеру можно встретить в русских селах, расположенных в долине реки Хопра, как-то: в Карае, Свинухе, Инясеве и прочих старинных поселениях того края. Заботливость в ограждении своих интересов у крестьян простиралась гораздо дальше: на возвышенных точках своих полей они устроили род сторожевых пикетов, закрепляющихся в обсервационной жерди, на которую посредством горизонтально прикрепленной балки возносился на подмостках человек, исполняя роль наблюдателя. Если кто-либо из читателей знает устройство сельских колодцев, над которыми возвышаются так называемые журавли, - тот ясно поймет секрет устройства старинного сторожевого пункта.

Разбогатев и обустроившись, крестьяне Самойловской слободы в последней половине прошлого столетия приступили к устройству первой церкви, построенной во имя Успения Божьей Матери. За отдаленность Саратова и вообще лесных пристаней первый храм Самойловки построен был из чернолесья местного произрастания. Разумеется величина храма соответствовала размеру леса и средств, которыми располагали поселенцы. Церковь отстроилась, но еще ранее ее окончания малороссов тревожил вопрос: кто будет в ней священником и где его посвятят? После долгих совещаний выбор пал на Филиппа Молдавского, если помнит читатель того самого, который в качестве писаря был прислан прежним помещиком малороссов господином Самойловым в новообразовавшееся поселение по реке Терсе. Выборный согласился и тем более, был самым ученейшим из жителей слободы, т.е. твердо читал Псалтырь, богослужебную и саму чтимую хохлацкую книгу и мог выводить на бумаге письменные знаки.  Снарядив своего кандидата с большими хлопотами, крестьяне отправили е го в далекий и опасный по тогдашнему путь – в Пензу, на скрипучей арбе, запряженной парою сильных, но медлительных волов. Для обозначения личности посланного и выражения своей просьбы крестьяне вручили писарю Молдавскому грамоту. Мы хотя и помним содержание, но к сожалению, не можем привести ее текста с буквальной точностью по той причине, что этот старый документ, хранившийся в роде Молдавских, недавно погиб от пожара, который в прошлом году опустошил село Судачье Аткарского уезда, где один из Молдавских служит в настоящую пору диаконом. Насколько мы сохранили смысл документа в памяти, текст его гласит следующее «Ваше преосвященство, Первосвященнейший владыка! Мы, крестьяне слободы Самойловки посылаем тебе большого грамотея,  который много учен и по псалтырю читает, как словно говорит! Посвяти его на попа, ибо нам большая в том надобность и для сего посылаем тебе рубль денег (конечно на ассигн.) и шелковую хустку, а что посылаем мало, так не гневись». Так, или по крайней мере в таком роде, ходатайствовали малороссы перед преосвященным Гагием, который принимая во внимание нужды православия в недавно заселенном крае, милостиво исполнил просьбу жителей слободы Самойловки.  И вот последняя украсилась небольшим храмом, который имел уже священника, а малорусское поселение на реке Терсе приняло вид настоящей слободы, так как малороссы почти никогда не могут жить в безцерковной деревушке. Устроив вокруг себя все, что по понятию малоросса необходимо для правильной и нормальной жизни, переселенцы зажили обычною трудолюбивой жизнью, занимаясь хлебопашеством, скотоводством и пчеловодством.

Жизнь одиноких поселенцев заброшенных среди широких и малолюдных степей не представляет слишком большого интереса и такого сюжета для рассказа, какой скрывает в себе эпоха народных брожений и не устоя. Жители слободы Самойловки, вступив в колею обыденной жизни русских простолюдинов, начали постепенно устраивать свои взаимоотношения и, понятно, за образец и первообразец их взяли те готовые формы гражданского порядка, которые отработала житейская практика их родной Украины. В слободе появилась Расправа, как единственное и необходимое учреждение порядка и самоуправления. Были выбраны власти: Атаман, писарь, хранитель общественных сумм (добросовестный) – все это власть законодательная, т.е. имевшая активное влияние на ход и направление мирских дел. И сотники, десятники – исполнительная, над всем этим составом «начальства» безраздельно и всецело властвовал мирской сход или по малорусски – Рада. Казалось, что жизнь, сложившаяся на старый испытанный образец, потечет мирно и плавно и без всяких завирук и колебаний, но на деле  произошло другое. В ту пору для России наступила тревожная эпоха тех напряженных и судорожных волнений, которые носят в настоящей истории грозное название «Пугачевской смуты». Время народного бунта, поднятая смелой рукой Пугачева, оценено, взвешено и рассмотрено в бесчисленных исторических исследованиях и особенно монографиях, лучшие из которых в полноте и беспристрастности принадлежат Д.Л. Мордовцеву, который специально изучал этот вопрос на месте. Такое огромное пожарище охватившее районе реки Волги и ее окрестностей не могли не отразиться во многих уголках нашей теперешней Саратовской губернии, в которой прежде всех зашевелилось крепостное население Аткарского уезда. Не претендуя на составление исторически-правдивого повествования, боясь с другой стороны впасть в ошибку извращения фактов, я заношу весь этот эпизод, касающийся Пугачевщины, как только интересное предание народа, очевидно спутавшую эту хотя и не так отдаленную, но достаточно путанную эпоху бедствия. Несмотря на отдаленность и уединенность Самойловской слободы, народная тревога времени Пугачева достигла и туда, но не в форме восстания крестьян, а путешествия шайки разбойников и грабителей. В прошлой своей статье мы говорили о развитии в нынешних местностях Балашовского уезда разбоя, который в мирное время одолевал поселенцев; понятно, что при разнуздавшихся народных страстях и полном беспорядке дневные грабежи и разбои страшно усилились. Целые толпы всякого рода сброда ухватились за удачно выдуманный предлог самозванства, которое давало разбою в глазах невежественного народа хотя видимо легальную точку оправдания.

Многочисленная шайка сволочи, которая грабила по местам малорусских поселений Балашовского края, взяла свое начало, по словам народного рассказа, в Аткарском уезде, где, в ту пору было много крепостного народа, который, как известно играл важную и едва ли не главную роль в Пугачевском бунте. Ядро шайки составляла бойкая, отрепанная и более других озлобленная дворня, которая, разграбив кое какие охотничьи склады оружия помещиков, вооружилась на защиту непонятной идеи возмездия. Хотя в то время и не существовало постоянного сообщения между отдаленными друг от друга местностями, но какой-нибудь беглый мужичонка, или военный дезертир скоро занес в состав этой шайки лозунг восстания – имя Петра III и Пугачева. Организовавшись под этой идеей, разбойники двинулись через село Аркадак Аткарского уезда на реку Терсу, производя грабежи. С комической но свирепой торжественностью шла шайка по редким в ту пору поселениям, принуждая крестьян встречать себя хлебом солью и колокольным звоном. Побывавшее в слободе Песчанке, которая всего в 10 верстах  стоит от слободы Самойловки, захватили Красавку и начали стягиваться к Трем Островам. В последних в ту пору было уже два священника – один Молдавский и другой Кашинский, которого малороссы звали попросту Нетребкой за его частую поговорку слова – Нетреба (не надо, не нужно). Священник Молдавский был, вероятно духа слабого, робкого и потому ударился в постыдное бегство. Нетребко – же гордо и уверенно ждал прихода Аткарского дворового человека именовавшего себя императором Петром. Наконец, шайка нагрянула, хохлы затрезвонили в колокола и вышли встречать с хлебом-солью: они уже слышали, что эта комедия смягчит разбойников. Начальник сброда осведомился о пане, ему указали жилище последнего. Нетребко тянул горилку, когда доложили о приходе царя – самозванца.

- Кто тут царь? Император Петр! Аще ты истинный Петр - да здравствует, еще ложный – да будет проклят! – торжественно произнес храбрый Нетребка опоражнивая стаканчик. Вероятно, пришлось бы плохо, но в эту пору зазвенел дружный колокольчик и по улице проехал какой-то барин. Это отвлекло внимание разбойников: барина ни за что ни про что повесили на углу расправы, жену его обесчестили*. Попировав денька два в Самойловке, шайка потянулась к долине Хопра, где были богатые поселения крестьян, успевших уже разжиться на славу. Скоро совершился финал этой печальной драмы. Пугачев был схвачен, буйные его скопища рассеялись по Донским степям и соприкасающимся местностям реки Хопра, по которым они еще долгое время тревожили мирное население. Но стремление к порядку при увеличении населения вызвало заботу власти, которая, организовав строгий надзор, постепенной прекратила беспорядок и смятение в поселениях по рекам Терсе и Хопру.

* За достоверность этого эпизода, повторяю, я не ручаюсь. Но достоверно одно, что в общем рассказ этот совершенно справедлив; не говоря о  воспоминании народа из этой эпохи, до сих пор сохранились мрачные памятники былого: так, на нагорной возвышенности правого берега реки Хопра, недалеко от селения Большого Карая показываются два столба, от которых остались совершенно почти сгнившие пни, вросшие -  это, по уверению карайцев, остатки страшной  Пугачевской (а не просто разбойной ) виселицы. (примечание автора)